Это съедобно? Муки и радости в поисках совершенной еды - Энтони Бурден Страница 16

Адвокат: Итак, применив оружие, насколько я понимаю, мистер Спреуэлл измазал себя кровью своих жертв? Это так?

Свидетель: Чего?

Адвокат: Свое лицо… Он измазал себе лицо кровью после того, как убил их?

Свидетель: А, да. Он разрисовал себе кровью щеки… Как индеец, знаете? Полосками такими. Он сказал, что это типа круто выглядит.

Адвокат: А после… Вы говорили, что после вы вместе пошли к обвиняемому домой поиграть в видеоигры и убили его родителей… Был ли момент, когда обвиняемый заплакал?

Свидетель: Заплакал? Не знаю… Я не думаю, что ему нравится… плакать. Он был… ну знаете… расстроен.

А я? Мне скучно смотреть на психов-одиночек и сексуальных маньяков. Мне нет дела до того, какую роль творчество «Металлики» играет в превращении добропорядочного студента в страшного убийцу. Мне наплевать, «кто не знает» или «почему он не знает». У меня другие криминальные пристрастия: меня интересуют профессиональные преступники. Мне интересно преступление, которое совершают изначально сознательно, именно потому, что в этом заключается работа. Я хочу знать все подробности об убийстве крестного отца семьи Гамбино Пола Кастеллано, застреленного прямо напротив популярного в Мидтауне ресторана. Что делали убийцы, прежде чем зарядили оружие и надели одинаковые плащи и шляпы? Целовали ли своих детей перед тем, как выйти из уютных семейных домов на Стейтен-айленд и в Квинсе? Записывали ли, что купить домой на обратной дороге (коробку «Чириоуз», полгаллона молока, дюжину яиц, тампоны большие, две банки тунца, нарезку)? Слышно ли было напряжение в их голосах, когда они говорили женам за завтраком, что вечером, возможно, им придется подзадержаться? Поставили ли они видеомагнитофон на запись любимой комедии? И какая именно это была комедия? Криминальный жаргон, характеры, ритуалы, детали быта зачаровывают.

Преступления — тяжелая работа, прежде всего.

Как всякий американский сорванец, я с детства мечтал быть преступником. Мои герои, как и у очень многих американских детей, составляли дурную компанию: меткий стрелок и убийца Билли Кид, грабитель банка Джон Диллинджер, рэкетир Джек-Брильянт, такие гангстеры и дельцы-провидцы, как Багси Сигел и Лаки Лучано. Эти парни делали, что хотели, когда хотели, говорили только тогда, когда, черт побери, испытывали желание говорить, и, вообще, пренебрегали любыми социальными ограничениями. Именно это впечатляло и отвлекало юнца от «МС-5» и «Студжис». Позже, когда я поближе познакомился с преступным миром, став его частью и пытаясь подзаработать на разных безбашенных схемах торговли наркотиками, шпионстве, мелких кражах и мошенничестве, я на своей шкуре понял, насколько тревожна, трудна и неприятна жизнь преступника. Она требовала совершенно невероятной для меня дисциплины, умения держать язык за зубами и была полна периодов упадка, когда деньги стремительно уходили и при этом ниоткуда не поступали. Мои тогдашние сообщники были ненадежной компанией: они или слишком много болтали, или глупо рисковали, отступая от наших тщательно составленных планов, и, так или иначе, мне наши немногочисленные криминальные авантюры не приносили абсолютно никакой выгоды. Собственно, поэтому я и стал поваром.

Но это уже другая история.

Достаточно сказать, что когда я наконец погрузился в полную тяжкого труда жизнь законного ресторанного бизнеса, то начал встречаться с несколькими ребятами, которые имели связи с организованной преступностью. И я понимал, что хотя они, по всей видимости, добывают средства к существованию из незаконной деятельности, то я-то — нет. И мне было любопытно наблюдать разницу между собой и этими полноценными представителями криминала. С далеких и бурных времен секретной деятельности у меня осталась любовь к конспирации, организациям тайных встреч, привычному шифрованному языку, на котором изъясняются крутые плохие парни из голливудских фильмов. «Коза Ностра» и в меньшей степени шпионаж стали моей страстью. Я хотел знать, например, как удавалось Киму Филби держать рот на замке в течение столь долгих лет. Как мог двадцатилетний парнишка, еще в колледже, хранить в тайне свои истинные взгляды и симпатии?

Особенно, если он занимался столь захватывающим делом, как шпионаж по заданию НКВД? Как ему удавалось, пропустив с друзьями по пинте-другой пива, не разболтать о своей секретной работе во имя процветания Пролетарского Рая, громко отстаивая свои крайне непопулярные взгляды перед кем ни попадя? Как удавалось молодому Киму, затаскивая в постель какую-нибудь марксистку-второкурсницу, удержаться от доверительного шепота: «Вся эта пустая правая болтовня — сплошной обман, детка… Я связан с Интернационалом, выполняю кое-что серьезное… гребаное тайное задание… А теперь снимай-ка трусики, крошка!»

Парни, которые просыпаются каждое утро, чистят зубы, моются, бреются, а затем приступают к серьезным делам настоящего преступного бизнеса, их характеры продолжают занимать мое воображение и романтические грезы. Грабители банков, шпионы, громилы, наемные убийцы, ростовщики, мошенники и рэкетиры… Их способность выживать в любые времена, их неустанная преданность требованиям бизнеса не перестают восхищать меня. Взять хотя бы Винсента Чина, бывшего босса преступного клана Дженовезе, образ которого меня вдохновлял, когда я писал «Кость в горле». Этот парень, который в течение тридцати лет разыгрывал перед публикой этакого трясущегося, сумасшедшего старикана, в купальном халате и шлепанцах выходившего на улицу «поболтать» со своими «бойцами», разговаривавшего с самим собой, абсолютно непредсказуемого, вертевшего головой и косившего глазами как последний параноик, этот парень при всем том железной рукой правил крупнейшей и самой безжалостной преступной организацией в стране. Безумное поведение позволяло ему избегать тюрьмы на протяжении почти всей жизни, и только в самом конце ФБР все-таки удалось его прижать. Вас не может не восхитить своеобразная трудовая этика. Его невозможно было поймать на магнитофонных записях, где бы он приказывал кому-то что-нибудь вроде «прихлопни» или «засунь под ребро». Никто не слышал, чтобы Чин во время выступления обвинителя грозился оторвать кому-либо «гребаную» (как любил выражаться Готти) башку. Чин играл свою роль до конца.

Готти окружали другие хищники преступного мира, его сгубили стукачи-информаторы. Слушая записи дона в его клубе в Маленькой Италии, где он разбирался со своими людьми, оплакивал игорные потери или изучал махинации и намерения конкурентов, испытываешь горькое чувство: мало того, что бедолагу тайно прослушивало ФБР, но ведь порой трое из четверых находившихся с ним в одной комнате близких партнеров были (или становились позже) правительственными осведомителями. Это жестко в дни, когда рассчитываешь на хорошую помощь.

Для занимательного чтива в жизни организованной преступности полно весьма драматических, экстремальных ситуаций, в которых ярко проявляются характеры. Люди то и дело сталкиваются с трудным выбором: «Должен ли я сегодня стрелять в моего лучшего друга? Что случится, если я этого не сделаю? Могу ли я доверять Полу? Если я убью его, что сказать его детям об исчезновении папы, когда они придут к нам в гости играть с моими детьми? Должен ли я сотрудничать с государственными обвинителями? Смогу ли я провести остаток жизни, хлебая тюремную баланду?» Таковы, на мой взгляд, главные вопросы криминального романа.