Великолепная Гилли Хопкинс - Кэтрин Патерсон Страница 9

— Это не по-английски! — закричала она. — Вы что, дуру из меня хотите сделать?

— Нет, нет, мисс Гилли. Ничего подобного. В начале антологии стихи напечатаны на староанглийском языке. Переверните еще несколько страниц.

— Хотите Вордсворта послушать, мистер Рэндолф, или наизусть скажете? — спросила Троттер.

— И то и другое, — сказал он со счастливой улыбкой.

Троттер подошла к Гилли, сидящей на табурете возле пианино, наклонилась над книгой.

— Я сама найду, — сказала Гилли, отдергивая книгу. — Дайте название.

— Уильям Вордсворт, — сказал мистер Рэндолф. — «Когда-то все ручьи, луга, леса…» — он сложил на груди маленькие руки, теперь его голос был не сдавленным и вежливым, а мягким и теплым.

Гилли нашла нужную страницу и стала читать:

…Когда-то все ручьи, луга, леса

Великим дивом представлялись мне;

Вода, земля и небеса

Сияли, как в прекрасном сне,

И всюду мне являлись чудеса.

Она остановилась, словно прислушиваясь к собственному эху.

— «Теперь не то…» — подсказал ей бархатный голос мистера Рандолфа.

…Теперь не то — куда ни погляжу

Ни в ясный полдень,

Ни в полночной мгле,

Ни на воде, ни на земле…

Откинувшись на спинку кресла, мистер Рэндолф стал вторить ей; их голоса слились:

Чудес, что видел встарь, не нахожу.

Так они и дальше читали. Он то благоговейно внимал, то вторил, и тогда голоса их сливались воедино.

Рожденье наше — только лишь забвенье.

Душа, что нам дана на срок земной,

До своего на свете пробужденья

Живет в обители иной…

Но не в бессильной немоте,

Не в первозданной наготе… —

читала Гилли.

И снова голоса их слились.

А в ореоле славы мы идем…

Из мест святых, где был наш дом…

«А в ореоле славы мы идем…» Музыка слов вздымалась и набегала на нее, как волны на берег.

Это была длинная поэма. Страниц семь мелким шрифтом. Гилли не понимала до конца ее смысла. Но мистер Рэндолф знал наперед каждое слово; он осторожно подсказывал, когда она начинала запинаться на трудном слове, и напевно, с выражением произносил вместе с ней свои любимые строки.

Последний куплет они прочитали вместе:

Спасибо сердце, что тебе даны

Печаль, и нежность, и любовь, и страх.

Цветочек бедный, разлетаясь в прах,

Нам говорит, что слезы не нужны.

<Перевод Г. Кружкова>

Мистер Рэндолф глубоко вздохнул.

— Благодарю вас, — тихо сказал он. — Благодарю.

— До чего ж складно она читает, — с гордостью улыбнулась Троттер, словно это была ее заслуга.

Улыбка Троттер разозлила Гилли. Она так хорошо читает потому, что решила добиться этого. Как только эта противная училка, из первого класса, сказала миссис Диксон, что Гилли может оказаться в числе отстающих, Гилли твердо решила — она заставит старую ворону подавиться ее же словами. И добилась своего.. К Рождеству она обогнала весь класс. Правда, это ничего не изменило. Учительница, мисс Гормэн, подробно и убедительно разъяснила миссис Диксон, что у нее обучается двадцать пять человек и она лишена возможности проводить индивидуальные занятия. Гилли должна проявить терпение и чувство локтя. Только и всего.

— Вам понравились стихи Вордсворта, мисс Гилли? — спросил мистер Рэндолф, прерывая ее злые мысли.

— Глупо, — сказала она, скорее отвечая воспоминаниям и миссис Гормэн, чем ему.

Выражение боли промелькнуло по лицу мистера Рэндолфа.

— Мне кажется, — сказал он сдавленным вежливым голосом, — что даже при первом чтении можно…

— Вот, например… — Гилли решила защищать свою точку зрения, которой она никак не придерживалась, — в конце: «цветочек бедный, разлетаясь в прах…» Что это значит, черт возьми? «Цветочек бедный». Вы когда-нибудь слышали о «богатых цветах»?

Мистер Рэндолф вздохнул с облегчением.

— У слова «бедный», мисс Гилли, есть несколько значений, — сказал он. — Здесь поэт говорит о смиренности, неприхотливости, простоте, а не о том, — он мягко улыбнулся, — что у цветка нет денег.

Гилли вспыхнула.

— Я никогда не видела также, чтобы цветы разлетались.

— Одуванчики.

Все трое повернулись к Уильяму Эрнесту, испуганные не только звуком его голоса, который раздавался так редко, но и мыслью, что они совсем про него забыли. А он вот сидит на полу возле дивана, скрестив ноги — близорукий старичок, мигающий глазами за стеклами очков.

— Слыхали? — В голосе Троттер прозвучало торжество. — Одуванчики! Хорошо-то как сказал. Лучше не придумаешь!

Уильям Эрнест спрятал голову за валик дивана.

— Наверно, это и есть тот самый цветок, о котором говорит мистер Вордсворт, — сказал мистер Рэндолф. — Конечно, одуванчик — самый скромный из всех цветов.

— Цветочек бедный, — с улыбкой согласилась Троттер. — Это Уильям Эрнест верно сказал. Они всегда разлетаются во все стороны. — Она повернулась к Гилли, как бы за подтверждением своих слов, но у Гилли было такое лицо, что улыбка Троттер слиняла.

— Я могу идти? — Голос у Гилли был острый, как зазубренный край открытой консервной банки.

Троттер кивнула.

— Конечно, — тихо сказала она.

— Вы не представляете, мисс Гилли, как я благодарен вам.

Но Гилли не стала слушать благодарностей мистера Рэндолфа. Она быстро поднялась по лестнице в свою комнату. Закрыла дверь, вынула из кармана деньги и, растянувшись на кровати, расправила смятые купюры. Пока что она сунет их в ящик под белье, потом придумает, куда припрятать понадежнее; а завтра отправится на автобусную станцию и узнает, сколько стоит билет до Сан-Франциско.

— Я еду к тебе, Кортни, — прошептала она, — лечу в «ореоле славы».

Теперь надо только вернуться в дом мистера Рэндолфа и забрать остальные деньги. Наверняка там оставалось еще кое-что.