Загогулина - Марина Москвина Страница 7

Хорошо на улице — дым! Ворона клювом переворачивает картон — ищет, нет ли под ним червяка. На газонах обгорелые стволы новогодних елок. Бумага валяется! Жгут костры! Старушка тащит желтый в красный горох бидон!

Помойки!.. Голуби… Запах отсыревших картофельных очисток!

Дребезжат по тротуару самодельные самокаты, худые собаки носятся оголтелой стаей.

Все, все кругом сегодня облезлое! И весеннее, как старушкин бидон.

А мы, я и Нунка, идем забирать Мариам.

И, конечно, мальчишку, которого Мариам назвала Арарат.

За Араратом Нельсоновичем шли мы с Нункой. Потому что моя мама — на Алтае. Папа — в Ленинграде. Бабушка — до сих пор в Киеве, у бабы Маруси. А тетя Сирануш не пошла в целях конспирации.

Мы несем одеяло! Косынку на голову! Пеленки, распашонки, синие ленты! И в отдельном узелке — платье для Мариам.

Все это втайне от дяди Ованеса дала нам тетя Сирануш.

Да еще юбилейный металлический рубль впридачу. Она велела вручить его медсестре — той, какая отдаст нам Арарата.

«Товарищ! Придержи дверь! Не хлопай!» — прочитали мы на двери дома, в котором тогда, ночью, оставили Мариам.

Ну — что там творилось!

Дедушки!.. Бабушки!.. Толпа отцов!..

Кто-то шепотом переговаривался, а кто-то — от волнения — наоборот!

Один отец в зеленом костюме и в фиолетовом пушистом берете прямо скандал своей маме закатил. Пристал — почему она обмахивается его носовым платком.

— Мои платки, — говорит, — это мои платки! И я не позволю, чтобы кто-то ими обмахивался.

— Но почему? — удивляется его мама.

— Почему-почему? — отвечает фиолетовый берет. — Потому что они мои!

Другой — сидит на клеенчатом диване, химические формулы записывает.

«Н₂ — писал он, — СO₂»! Зачеркивал, ерошил чуб! А как вывели его жену с ребенком, кинул блокнот — ик ним, зазвенев то ли мелочью, то ли ключами.

— Шишкина! — сказала Нунэ. — Нам нужен кто-то в этом роде!

Я и сама заметила: детей получали отцы.

Одни отцы. А не такие — типа меня или Нунэ.

Самым подходящим мне показался Бандурин Леня. А Нунке — нет. Нунка хотела, чтобы это был армянин.

Я говорю:

— Армянин — большая редкость.

— А твой Леня — не комильфо! — заявляет Нунка.

И я удивилась: так про некоторых людей говорит Цуцульковский.

— Нун, — я спрашиваю. — А «некомильфо» — это что?

— Лопух и брюки пузырями! — объяснила мне Нунка.

Интересно: будь я красавицей, как Нунэ или Лев, — нравились бы мне все — как сейчас! Или бы я тоже всех критиковала?

Думали-думали, ни один «комильфо» на ум не идет.

— Ладно, — говорит Нунка. — Идем искать Бандурина.

Мы разыскали его в школе. В кабинете физики собирался Леня смотреть свой любимый фильм «Драконы острова Комодо».

— Чего это вы с тюками? — спрашивает Леня.

А узнал, какое к нему серьезное предложение, — сразу дал согласие.

— Бабуся в санатории! Делать нечего!.. — сказал он, когда мы вышли из школы. — Пока мамаша с работы не вернется. Она мебель купила. Мне, правда, не очень. Слишком уж мягкая. «Не садись!..», «Испачкаешь!..» Мать у меня, вообще, со вкусом. А ключи отобрала, чтоб я без нее нашу мебель не попортил. «Чувствуй, — говорит, — себя, Леня, облаком, парящим в небе!»

— Как это? — спрашиваю я у Лени.

— Мамаша у меня — йог, — гордо сообщил Леня. — Каждое утро занимается этой… КАКИМУДРОЙ!

— Как это? — говорю я.

— Проснется — и лежит, — солидно объяснил Леня. — То в позе кобры, то в позе крокодила.

…Мы снова оказались среди отцов.

— Кто последний? — спрашивает Леня.

— Держитесь за мной! — отозвался человек во всем черном.

В черной рубашке, такой же костюм с жилетом и в черном галстуке!

— На американского шпиона похож, — подметил Леня.

Со своим шпионским видом «черный» человек списывал «Памятку отцам».

— Девчонки! Цветы! — вскричал вдруг Леня и выбежал на улицу.

Мы с Нункой страшно разволновались, что он уедет сейчас за цветами — на рынок или в теплые края.