Дети Солнцевых - Елизавета Кондрашова Страница 6

Как ни была подготовлена Анна Францевна к несчастью, удар все же пришелся ей не по силам. Она была ошеломлена и как бы потеряла сознание. На похоронах она безучастно шла за гробом, ничего не понимая, ни о чем не думая, не заботясь даже о детях. Крики Лёвы не пугали и не тревожили ее, как прежде; женщина, казалось, даже и не слышала их, точно окаменела.

Друзья и знакомые Дмитрия Федоровича, много лет знавшие Анну Францевну, с беспокойством покачивали головами, говоря о ней, и с жалостью смотрели на детей. Все знали, что Дмитрий Федорович, родившийся в роскоши, состояния от отца никакого не получил; что жалованья и денег, которые он зарабатывал литературным трудом, еле хватало на скромное, едва достаточное существование. Знали, что он и Анна Францевна много трудились и что главной целью их жизни было воспитание и образование детей.

«Что станется теперь с бедными детьми?» — думалось каждому из приехавших проводить Дмитрия Федоровича на кладбище, а собралось друзей, знакомых и сослуживцев более, чем можно было ожидать. Много было искреннего участия, много и ненужной суеты, и пустых слов, как бывает большей частью при всех подобных случаях. Много собралось и полузнакомых, и совсем чужих людей, пришедших от нечего делать поглазеть на чужое горе.

— Которая она-то? Которая? — спрашивала, проталкиваясь и вылезая вперед, какая-то кумушка, когда процессия тронулась. — Эта? А-а-а! Какая еще красавица и совсем молодая. Еще замуж выйдет! — говорила она, глядя вовсе не в ту сторону.

— А деток-то сколько! — говорила жалобным голосом другая кумушка, поднимаясь на цыпочки и выглядывая из-за высокой дородной соседки. — Мал мала меньше, бедняжечки, сиротки!

— Эх, жизнь-то наша, подумаешь, вчера был жив и здоров, а нынче!..

— Бедная, бедная Анна Францевна! Так оставить ее нельзя, надо что-нибудь для нее сделать, — говорила с оживлением полная, высокая брюнетка, переходя из одного ряда следовавших за дрогами ^[10] мужчин и дам в другой, любезно подавая руку направо и налево и здороваясь со знакомыми. — Представьте, ведь они совсем нищими остались. Иван Иванович говорил, что даже пенсии он не выслужил.

— А что же можно для нее сделать? Вы что думаете? — спросила ее пожилая дама с неменьшим оживлением и пошла рядом с энергичной дамой.

— Надо хлопотать, подписку предложить. Знаете пословицу: с мира по нитке — бедному рубашка.

— Но бедная-то эта вряд ли примет такую помощь. — сказал в сторону, как бы ни к кому не обращаясь, седенький старичок, с неодобрением посмотрев на говоривших.

— Надо, чтобы она приняла. Я сегодня же отправлюсь к ней. Необходимо растолковать ей все. Чтобы она поняла весь ужас своего положения, — горячилась почему-то брюнетка.

— Полно, да что ж ты, в самом деле, думаешь? — возразил с досадой муж суетливой барыни, услышав ее последние слова. — Думаешь, она не понимает своего положения? Советую тебе оставить ее в покое. Поверь, она лучше всех нас, вместе взятых, чувствует и понимает его.

— Нет, это всегдашняя его манера, — перебила барыня, обращаясь к своим слушательницам, — стоит мне сказать что-нибудь самое простое, самое естественное, чтобы он нашел… — барыня остановилась, ища слова. — Quelque chose à redire! ^[11] — закончила она, с неудовольствием отвернувшись от мужа.

— И не думаю тебе противоречить, но всегда удивляюсь твоей страсти вмешиваться в чужие дела и, уж извини, вмешиваться так неумело, так неделикатно…

Он отошел в сторону.

— Что бы он ни говорил, я пойду к ней. Я знаю, как дорого участие в такие минуты…

— Милейший был человек! Труженик и доброты необычайной!

Такие и подобные разговоры слышались во все время следования процессии.

Погода была ясная, тихая, легкий морозец, без снега. Большая часть собравшихся знакомых провожала Дмитрия Федоровича, следуя пешком за дрогами до самого кладбища Троицкой Александро-Невской лавры.

Опустили останки Дмитрия Федоровича в землю, и вернулась Анна Францевна с разбитой душой и осиротевшими детьми в тот дом, где она прожила почти девятнадцать счастливых лет.

Проходя мимо своей квартиры, двери которой были настежь распахнуты, Анна Францевна машинально вошла в нее. Первая комната была пуста, пахло чем-то затхлым и известкой.

Какой-то мужик в испачканном рабочем платье, с подвязанными ремешком сбившимися грязными волосами, сидел на корточках перед печкой и обдирал кору с лежавших на полу березовых поленьев; другой мужик сбивал посреди комнаты вывороченные водой половицы. На полу стояло ведерко с водой, валялись стружки, стоял ящик с известью. Везде грязь и холод…

Анна Францевна и дети остановились. Громкий стук молотка, раздавшийся в большой пустой комнате, ясно напомнил им глухой, тяжелый, отдавшийся в самое сердце стук, только что слышанный ими.

Варя схватила мать за руку и громко заплакала; распухшее от слез лицо Кати побледнело как мел. Федя, обняв мать за талию дрожавшей от волнения рукой и прижав свои холодные губы к ее щеке, молча вывел ее из квартиры. Анна Францевна даже и не спросила: почему в ее квартире чужие люди, куда делась ее мебель; не поинтересовалась ничем, сняла салоп и шляпу, легла и не вставала до вечера.

Талызины устроили детей как могли удобнее, позаботились, чтобы им было и тепло, и уютно, и сытно.

Андрей Петрович порылся в своей небольшой библиотеке, отобрал несколько книг с иллюстрациями, принес их в импровизированную детскую.

— Это я отдаю на ваше попечение, Катенька; ведь вы разумница и знаете, что книги надо беречь. Смотрите, чтобы эта егоза — при этих словах он поймал Варю и поцеловал ее — не вздумала вырывать картинки и развешивать их на стене!

Александра Семеновна несколько раз входила в комнату Анны Францевны. Ей хотелось поговорить с ней, утешить, отвлечь мысли от последних событий, но видя, что та лежит с закрытыми глазами, она неслышно, на цыпочках, уходила. К обеду Анна Францевна тоже не встала, и Александра Семеновна, взглянув на нее издали, сказала мужу:

— Спит, и слава Богу; это самое лучшее. Пусть уснет хорошенько, а мы сядем обедать, и я распоряжусь, чтобы обед был горячий, когда бы она ни проснулась.

Талызины, которых судьба так неожиданно назначила быть покровителями и опекунами осиротелой семьи Дмитрия Федоровича, были очень добрыми, сердечными людьми. Обвенчались они сорок с лишком лет тому назад совсем молодыми. Александре Семеновне было шестнадцать лет, Андрею Петровичу двадцать три. Обвенчались по любви и жили очень счастливо. Они страстно любили детей, но все четверо родившихся у них младенцев умерли, не достигнув года. Потери эти стоили им много слез и отчаяния, и каждая потеря ребенка, казалось, еще более скрепляла родителей, обреченных на одинокую жизнь.