Часы с лягушкой - Валерий Гусев Страница 6

В один прекрасный день, вечером, к нам пришел Бонифаций. Он не только наш классный наставник, препод литературы и главный режиссер нашего школьного театра, но и довольно хороший человек. Даже умудряется всех нас любить, хотя и на репрессии не скупится. И говорит при этом: «Мне не важно, кем вы станете за порогом школы. Мне важно, чтобы за этот порог вы шагнули порядочными людьми».

Он вообще очень отзывчивый, добрый и заботливый. Может и нос вытереть, но и затрещину влепить. Чтобы мы шагали по жизни без соплей и порядочными людьми.

Он, собственно говоря, из-за этого к нам и приперся, Алешка мне рассказал.

Мама в это время что-то готовила, Алешка ремонтировал наш старенький тостер. Он у нас начал потихонечку сдавать – перестал выбрасывать из решетки хлеб, и нам из-за этого приходилось вытряхивать в мойку одни горелые крошки. Папа, когда тостер был молод, не очень его любил за внезапный треск. «Будто кто-то в спину стреляет», – смущенно говорил папа, вздрагивая. А теперь наш тостер не стрелял в спину, но потихоньку сжигал в своем нутре хлеб, словно прислушался к папе.

Алешка тостер, конечно, починит. Его всякая техника очень слушается. Правда, когда Алешка что-то чинит, то всегда этот прибор совершенствует. Даже чересчур. Пылесос он отремонтировал так, что при его испытании нам пришлось бегать за ним по всей квартире. Он разве что не взлетал к потолку и торопливо глотал все, что попадалось ему по пути. И остановился только тогда, когда подавился Алешкиным рюкзачком, трепал его как голодный бультерьер.

Когда приперся Бонифаций, мама сразу же поставила перед ним полную тарелку борща. Потому что Бонифаций живет почти одиноко, со старенькой мамой. Которой готовить некогда – она вяжет ему свитер. Второй год. Кто-то из наших ребят говорил, что этот свитер уже ниже колен. Может, Игоря Зиновьевича за то и прозвали Бонифацием. Или за его доброту и буйные кудряшки на голове.

– Здравствуйте, Игорь Зиновьевич, – настороженно встретил его Алешка. Он сразу понял, что Бонифаций пришел не просто так. – Ешьте, Игорь Зиновьевич, не стесняйтесь. У нас этого борща – как гуталина у Матроскина, а вы всегда голодный. Вы приходите почаще… – И осекся под строгим маминым взглядом.

Но Бонифаций не смутился, он Алешку хорошо знал. И, похоже, уважал его. Даже немного побаивался.

– Брысь отсюда! – сказала мама Алешке.

– А тостер?! – взвился Алешка.

– Алексей нам не помешает, – заступился за него Бонифаций. – Ему даже будет полезно нас послушать. Продолжайте, Оболенский. – И Бонифаций склонился над тарелкой. – Я, собственно, отчего зашел к вам. Меня очень беспокоит Дима. В последнее время он как-то рассеян, невнимателен и задумчив. На уроках все время смотрит в окно, будто чего-то ждет…

– Он, наверное, влюбился, – сказала мама. – Это бывает в его возрасте.

– Влюбился! – сдал меня Алешка. – Он мне говорил, что у Ирки Орловой пушистые ресницы. Влюбился, сто пудов!

– Не думаю. Вы знаете, вчера он удивил меня и насмешил весь класс.

– Пукнул, что ли? – с интересом спросил Алешка.

– Алексей! – Мама изготовилась дать ему очередной «подзатылок». Или «ползатыльник».

Бонифаций не смутился, продолжил:

– Мы разбирали тургеневскую «Муму». Я задал вопрос о прототипах героев этого рассказа. И знаете, что Дима ответил? – Бонифаций положил ложку. – Он сказал, что прототип Муму – это персидская княжна!

– Какая еще княжна? – Мама присела рядом.

– Которую Степан Разин утопил.

– А прототип Герасима – это, значит, сам Степан Разин? – Мама широко распахнула свои синие глаза. – А жестокая и капризная барыня-помещица – это собирательный образ? Разбойничья ватага? Интересная трактовка.

– Странные вы какие-то Оболенские, – вздохнул Бонифаций и опять взялся за ложку.

– Мы такие! – гордо сказала мама.

Тут раздался страшный треск, вроде выстрела, из тостера вылетел кусок хлеба, ударился в потолок и плюхнулся в тарелку Бонифация.

– Это ты нарочно, Оболенский? – школьным голосом спросил Бонифаций, вытирая лицо салфеткой.

– Нарочно так не попадешь, Игорь Зиновьевич, – оправдался Алешка и снова запустил отвертку в непослушное нутро тостера.

– А хотелось бы? – съязвил Бонифаций. – Признайся.

– У вас еще на бровях капуста осталась, – пожалел его Алешка. – Будто вы спали лицом в тарелке.

– Это не капуста, – сказала, оправдываясь, мама и сделала Алешке страшные глаза. – Это свекла.

Бонифаций в долгу не остался:

– Кстати, Алексей тоже отличился на днях. Мне Любаша жаловалась. Любаша – это Алешкина училка. Она такая мелкая, что иначе ее никто не называет.

– Та-ак, – с угрозой протянула мама и заняла исходную позицию.

– Урок внеклассного чтения. «Волшебник Изумрудного города». Вопрос педагога: «Зачем Элли ходила в Изумрудный город?» Ответ Оболенского-младшего: «За картошкой!» Каково?

Мама пожала плечами:

– Правильно. Я тоже так считаю. Книгу я, правда, не читала, а в мультяшке так и поется: «И Элли возвратится с картошкою домой!» – У мамы это мелодично получилось. И убедительно.

– С Тотошкою! – воскликнул Бонифаций, потеряв терпение с этими Оболенскими. – С Тотошкою! Это маленькая собачка, а не картошка.

– Знаете, я что-то уже запуталась, – сказала мама и прижала пальцы к вискам. – При чем здесь Муму, Тотошка, княжна еще какая-то персидская?

– Это кошка такой породы – персидская, – пояснил Алешка, большой спец по мелкому домашнему скоту. – По кличке Княжна. Или Картошка.

Бонифаций немного растерялся, но только пробормотал:

– Странные вы все-таки – Оболенские.

– Мы такие, – гордо согласился Алешка.

Треск! На этот раз кусочек хлеба взлетел уже не так высоко – шлепнул Алешку в лоб.

– Мне кажется, – сказал, прощаясь с мамой, Бонифаций, – что в вашей хорошей семье появились какие-то проблемы. Постарайтесь с ними справиться. Хотя бы ради ваших детей. Я готов всеми силами вам помочь.

Фигня какая-то. Нет, вообще-то он очень добрый и отзывчивый. Всегда готов помочь. Даже если его не просят. Правда, может и затрещину влепить. Из-за какой-нибудь персидской Муму с картошкой.