Маяк – смотри! - Мария Ботева Страница 5

Рыжая Эльза совсем заскучала, перечитала все книги, словарь ей тоже стал надоедать, точнее, она на него немного обиделась. Совсем недавно ей попались слова «одинокий» и «одиночество». Не очень весёлые слова, честно говоря, это-то и не понравилось Эльзе. Кроме того, она поняла, что их можно сказать и про неё. Это у неё на маяке одиночество, она одинока. Конечно, рядом всегда верный волк Кулик-Сорока, то есть она не одна. Но всё же, всё же… С волком не поговоришь! Поговорить, конечно, можно, хоть весь день рассказывай ему о том, что видишь, читай стихи. Но он же не ответит! Вот что совершенно не нравилось Эльзе.

Она сидела на самом верху, у фонаря, смотрела одним глазом на море и вдруг вспомнила, что Эдвин очень любит варёную картошку. Иногда он варит её, достаёт из погреба солёные грибы, всё делает только сам, даже накрывает на стол, хотя в обычные дни он этого терпеть не может. Эльза предлагает ему свою помощь, но он отказывается. Дочке кажется, что в такие вечера рыжий Эдвин какой-то не такой, как всегда, может быть, особенно рыжий, что ли. Нет, тут дело в другом. Он бывает такой разговорчивый в это время, рот не закрывается, когда только успевает поесть? Правда, иногда, наоборот, очень уж молчаливый, слова не вытянешь. Разный, но такой родной. Рядом, рядом. Эльза начала вздыхать, того гляди расплачется от одиночества и грусти.

На вздохи пришёл Кулик-Сорока, он всегда слышит, если кому-то плохо и грустно, даже если человеку бывает грустно тихо-тихо. Он сунул голову под руку девочке, чтобы она погладила. Но Эльза не обратила на него никакого внимания. Тогда он принёс откуда-то картофелину, положил рядом с ней и ушёл. Принёс ещё. А потом ещё и ещё. В конце концов волк натаскал столько картошки, что рыжая Эльза перестала вздыхать и горевать, а взяла в руки нож, кастрюлю, надела фартук и принялась за дело.

Пока она отрывала ростки от каждой картофелины, пока чистила, мыла, ставила кастрюлю на огонь, что-то произошло с ней. Вдруг стало легко-легко, сначала захотелось много болтать, обо всём на свете, да хоть вот о чистом горизонте, хоть о куликах и сороках. Потом она чуть не засмеялась, но в это же время ей внезапно захотелось просто послушать тишину, погладить Кулик-Сороку. Но он куда-то пропал, а как позвать, чтобы не нарушать тишины? А больше всего Эльзе хотелось, чтобы Эдвин понял, что картошка сварена для него, и чтобы вот прямо сейчас появился корабль и к ней приплыл он, её отец. Не может же он пропустить такую вкуснятину! Пусть приводит хоть всю команду, не жалко, главное — поскорее увидеть его.

Но на зов картошки пришёл совсем не Эдвин.

Как поступают с желаниями

Летом на севере долго светло, почти до августа, поэтому не всегда разберёшь, день сейчас или уже ночь. Однажды после ужина, поздним августовским вечером, рыжая Эльза решила прогуляться. После варёной картошки спать почему-то не хотелось, наверное, еда просто оказалась слишком горячей, никак не могла остыть внутри. И вообще, настроение было какое-то непонятное — то грустное, то весёлое, а желания, стремления и порывы бултыхались в море. Каждое утро Эльза обязательно приходила на берег, гуляла по мелкой воде. Непонятно, какое желание и хотение завтра окажется у ног девочки первым, какое потеряется в море насовсем. Вдруг она захочет пойти в лес за ягодами или забраться на одной ноге на маяк? Или что-то засвербит и заклокочет внутри, призывая разбить линзы, которые увеличивают свет ламп во много-много раз для самых дальних кораблей. Но тогда корабль Эдвина может сбиться с курса, и отец не попадёт домой. Скоро белые ночи закончатся, они уже и так не слишком светлые, вот и сейчас почти совсем стемнело. В лесу Эльза может запросто заблудиться, а её ноги не вытерпят такого долгого путешествия и заболят что есть мочи, как назло, когда дома нет Эдвина. Как болеть без него? Надо было предусмотреть всё, и Эльза отправилась ловить свои желания, стремления и порывы.

Через три минуты она набрала их полные руки, а стремлений, желаний и порывов, которые стоило бы собрать, бултыхалось ещё много. Откуда-то появилось ещё и нетерпение — увидеть хоть кого-нибудь, кроме волка Кулик-Сороки. Про это нетерпение было неясно, стоит его брать или оставить. Она подогнула мокрый подол и положила туда всё, что успела выловить из воды. Повертела в руках, чуть подумала — и отправила в подол и нетерпение. Побродила ещё немного по воде, но желания в море оставались всё какие-то мелкие, несущественные. Можно было ложиться спать.

Капоряк, да не тот

Эльза повернулась лицом к маяку, пошла к дому. Было поздно, солнце светило откуда-то из верхних слоёв морской пучины. Честно говоря, темновато и неприютно выглядели окрестности. И вдруг маленькая хозяйка маяка услышала:

— Девочка, а хочешь красивый камушек?

Где-то наверху, у самой лампы, в это время проснулся волк Кулик-Сорока и помчался вниз, к Эльзе. А сама она почувствовала, что у неё вот-вот пропадёт голос. Или побледнеют веснушки. Или засаднит колено. Что делать? Оглядываться она боялась, но и не ответить было бы как-то странно — голос спрашивал явно у неё, больше в округе девочек не было.

— Что за камушек ещё? — спросила она не оборачиваясь. Ей показалось, что это наилучший выход.

— Янтарь, что ли, — ответил голос. — Эй, ты чего! — Это он закричал уже Кулик-Сороке, который вылетел из дверей и в два с половиной прыжка подскочил к кому-то. Вот когда Эльзе пришлось обернуться. На деревянном плоту пытался забраться на мачту какой-то молодой человек, довольно белобрысый и высокий. Волк прыгал вокруг плота, клацал зубами.

— Кулик-Сорока, подойди ко мне, — позвала Эльза.

— Папа был прав, у вас тут совсем не спокойная гавань. Я Капоряк, Борис Михалыч, стажёр-мастер гарантийного и технического обслуживания маяков, а вообще-то студент.

— Михал Борисыч, — поправила Эльза и сморщилась. Дело в том, что она терпеть не могла вранья. Правда, она с ним ещё ни разу не сталкивалась, но тут почувствовала, что ей говорят неправду.

— Нет-нет, Борис Михалыч. Вот. — И он кинул в воду почтовую бутылку. В бутылке было запечатано письмо:

Дорогой Эдвин! К моему большому сожалению, я не смогу посетить Ваш маяк в ближайшее время — дела немыслимой важности гонят к иным горизонтам. Однако и оставить сооружение без профилактического осмотра и ремонта не позволяет мне профессиональная гордость. А потому отправляю к Вам моего старшего сына, Бориса Михалыча. Впрочем, Вы можете звать его запросто — Борисом, Борей. Малый — парень не промах, он уже осматривал, ремонтировал и чинивал маяки. И их смотрители были довольны и не имели претензий к качеству работы.

Дорогой Эдвин, забудем старые обиды и недоразумения! Думаю, Вы проявите свои лучшие качества и разрушите мнение о Вас как о человеке грубом и несговорчивом. Парню много не требуется — приют, горячее питание и Ваше хорошее обхождение.