Двенадцать зрителей - Инна Манахова Страница 35

– Любой парный танец – это борьба характеров, – говорил наш хореограф. – И вы должны уметь показать эту борьбу.

Истинная борьба характеров у нас началась, когда нам исполнилось по четырнадцать лет и Даня обнаружила, что из всех знакомых ей мальчишек я единственный остаюсь равнодушным к ее чарам. И хоть она и не рассчитывала на серьезные чувства с моей стороны, явное равнодушие все же казалось ей обидным. Что тут началось: сперва – недоумение, затем – жестокие муки оскорбленного самолюбия и, наконец, истерики, слезы, хлопанья дверьми и даже попытки подраться! Когда мы танцевали, Даня шла на меня как танк, испепеляя невидящим взглядом, а я, безмозглый дурак, еще и посмеивался над ней с мальчишеской беззаботностью.

Кульминация настала на одной из репетиций. Мы готовились к очередному конкурсу – постановщик придумал нам сложный и даже не бальный, а скорее акробатический танец под лихорадочно-нервную и обрывистую композицию Пьера Булеза, – и наша пресловутая борьба характеров вылилась в серьезную травму Даниэлы. Я уронил ее с поддержки, во время которой она нарочно – и пребольно! – саданула меня локтем в висок. После этого я в течение двух недель ежедневно возил ей в больницу книжки, фрукты, сладости и куриный бульон и подолгу сидел у ее подушки, глядя на нее виноватыми глазами, а она молча принимала мои подношения и глубоко вздыхала. Ни на какой конкурс мы, разумеется, не поехали.

– С партнершей по танцам нужно дружить, – говорили мои многоопытные родители. – Не зли ее и ни в коем случае не насмехайся! На паркете веди себя так, будто она у тебя – единственная и неповторимая, и не важно, что ты о ней думаешь на самом деле! Будь этаким «серым кардиналом», понимаешь? Ты ведь – партнер, на тебе вся ответственность!

«Серый кардинал… – думал я, разглядывая себя в зеркало и таинственно ухмыляясь, а в памяти неожиданно всплыл смех интернатских детей, которые когда-то прозвали меня белым мышонком. – Что ж, и из белых мышат при правильном подходе вырастают серые кардиналы!»

С тех пор наши отношения с Даней резко изменились. Теперь я держался с ней не просто предупредительно, а заботливо и нежно, как влюбленный. Это подействовало: вскоре Даня угомонилась и вновь стала относиться ко мне снисходительно и мягко, как к неразумному младшему брату, а я, глядя на ее умиротворенное лицо, мысленно благодарил родителей за дельный совет.

Как-то мы с Даниэлой ездили на соревнования в Италию и познакомились там с очень яркой и харизматичной парой танцоров лет на пять старше нас. Про них ходили слухи, будто партнер, южный красавец с обжигающим взглядом, периодически лупит свою хрупкую красавицу партнершу толстым кожаным ремнем. Над сплетенкой посмеялись и забыли, но однажды в раздевалке он довольно-таки грубо смазал ей по лицу. Даня видела всю сцену, я – тоже, но мы никогда не обсуждали этот эпизод между собой, а Даня после увиденного почему-то начала относиться ко мне чуть ли не с материнской нежностью и делиться со мной своими сокровенными мыслями и переживаниями, чего раньше и близко не было. Она оказалась умной, на редкость проницательной и великодушной – гораздо великодушнее, чем можно было судить с первого взгляда, – и не настолько тщеславной, как я о ней думал. Больше всего мне в ней нравилось то, что она умела чутко и внимательно слушать и искренне разделять не только чужое горе, но и радость, что вообще редко встречается в людях. Читала она много, а говорила мало, кроме того, отлично разбиралась в музыке и обожала классику и минимализм, так же как и я.

К семнадцати годам мы с ней подошли к тому моменту, когда нужно было принимать решение – либо расставаться, либо продолжать танцевать вместе до гробовой доски. Бальные танцы нам до смерти надоели, и, несмотря на то что у нас стараниями Дани появился спонсор и наконец-то отпала необходимость лихорадочно бегать туда-сюда в поисках денег для поездки на очередной турнир, особого желания продолжать не было. Я готовился поступать в университет на биофак, а Даня мечтала о всемирной славе: ей не хотелось вечно оставаться «широко известной в узких кругах» танцовщицей, а бальные танцы ничего большего и не подразумевали. И тут как-то сама собой возникла эта затея создать танцевальный коллектив и попытаться поучаствовать в новом телевизионном шоу. Воплотить мечту в жизнь взялся наш друг Павел – очень толковый хореограф. Даня загорелась надеждой, а я ее поддержал: за все эти годы я привык сопровождать свою партнершу в любой авантюре. В общем, мы объявили кастинг.

Если бы кто-то намекнул мне тогда, что в первый же день кастинга со мной произойдет нечто особенное, я бы, конечно, не поверил. Но случилось то, что случилось: в школьном буфете я встретил ожившую картинку из той самой роскошно иллюстрированной книжки сказок, которая когда-то поразила мое детское воображение. Передо мной стояла маленькая голубоглазая полноватая девочка с круглыми розовыми щеками и золотыми кудряшками. Она была точной копией волшебной феи, нарисованной ирландским художником, и я просто потерял дар речи – настолько меня изумило это невероятное сходство, – а потом начал плести ей какую-то ерунду и полез в буфет, чтобы угостить.

Не помню, как и почему мы с ней оказались в кафе напротив школы. Я чуть не свалился со стула, когда она сообщила, что на пробах будет танцевать рил – исконный ирландский танец! «Это знак судьбы», – подумал я и назначил ей свидание. Хотя нет, свидание было назначено позже, после пробы. Она танцевала неплохо, но Паша сказал, что она не вписывается в его образ команды, а Даня заметила, что ей нужно сменить амплуа.

– А какое у нее сейчас амплуа? – поинтересовался я.

– Пытается изображать героиню, – подумав, ответила Даня. – Понимаешь, у нее на лбу написано, как ей хочется стать главной, центровой и вообще самой-самой, и при этом душа не на месте: нервничает, жмется, сбивается. Не ее это образ. Ей бы что-нибудь комедийное…

– Из нее бы вышла блестящая клоунесса! – серьезно закивал Паша.

– Ага, рыжая! – усмехнулся я.

– Цвет волос тут ни при чем, – улыбнулся Паша. – Мне показалось, в ней есть что-то забавное и одновременно грустное. Она могла бы и смешить, и трогать до слез, а на это, знаешь ли, не всякий способен. Вот ты, например, так не смог бы!

– Ну и взял бы ее в команду, раз она такая способная! – подзадоривал я его.

– Не могу… – вздохнул Паша. – Слишком уж она колоритная.

– Давай перекрасим ее в черный цвет, а веснушки замажем пудрой – и всю колоритность как рукой снимет! – смеясь, настаивал я.

– Не получится, – ответила Даня, пристально глядя мне в глаза. – Она толстая, и улыбка у нее как у клоуна.

Я вздрогнул, осекся и не произнес больше ни слова. А вечером мы с Машей – так звали девочку – встретились в кафе. Она уже знала, что не прошла в команду, и, наверное, не желала меня видеть, но все-таки пришла, а потом расплакалась у меня на глазах. Я очень хотел ей помочь хоть чем-то, но не решился передать ей Пашин совет стать клоунессой – она бы смертельно обиделась: девочке всего четырнадцать, а кому хочется быть смешным в таком возрасте? Возможно, я подкину ей эту идею как-нибудь потом, когда мы подружимся, а сейчас нужно что-то другое, что-то вдохновляющее. Не придумав ничего лучшего, я просто поцеловал ее, а она, как и любая девчонка, явно восприняла это слишком близко к сердцу, но мне почему-то было легко и весело.