За секунду до взрыва - Екатерина Польгуева Страница 31

Меня легко втолкнули в каморку за сценой. Она была ярко освещена, свет стегнул по глазам, я зажмурилась. Когда глаза привыкли, выяснилось, что в комнатке двое: распорядитель и Матис. Значит, не ошиблась, уводил со сцены меня именно он.

Распорядитель сидел на табуретке, и, казалось, ничего вокруг не видел. Будто не человек, а одна оболочка – как от воздушного шарика, из которого вышел весь воздух. И все силы. Я вдруг почувствовала, что и у меня не осталось никаких сил. Схватилась за вешалку, она пошатнулась и упала, завалив меня ворохом блестящих костюмов.

Матис буквально откопал меня из-под костюмов, усадил на кучу разноцветного тряпья, спросил:

– Устала?

Я только и могла, что кивнуть:

– Очень. Можно мне домой?

Вдруг очнулся распорядитель на табуретке:

– Отправь девочку домой. Чем меньше здесь сейчас будет народа, тем лучше.

– Одним больше, одним меньше, когда пять тысяч на стадионе, – усмехнулся Матис.

Но распорядитель, кажется, вновь впал в свое странное оцепенение.

– Не потеряй! – Матис протянул мне упавший диплом-сертификат и так же легко, как втолкнул в каморку со сцены, подтолкнул к запасному выходу.

А потом – почти провал в памяти. Очнулась я только в машине, которая уже подвозила меня к дому. Кто сказал водителю, где я живу? Неужели Матис, он же не знает. Но как же не знает, раз я почти дома, а сама ничего не говорила? Значит, он даже в курсе, где я живу – и может прийти в гости когда-нибудь! Тьфу-ты, какая ерунда в голову лезет. Кто у нас в доме только не бывал, когда папа был жив. Но Матиса – нет, Матиса кажется не было. Господи, да зачем он мне нужен, певец этот? Тоже мне, гений нашелся! А как он меня из тряпок выкапывал – и его «не споткнись», заботился! А что же сейчас там, на представлении?

– Спасибо! – крикнула я водителю и, вдруг почувствовав, что от усталости нет и следа, бросилась на свой десятый этаж.

– Получилось! Получилось! Ты знаешь, что теперь будет! – я еще не успела толком войти в квартиру, а меня накрыл и подмял настоящий вихрь. Александр сначала подбрасывал серебряного пегаса, потом, когда тот врезался в потолок и отколол небольшой кусок штукатурки, поставил его на подзеркальник и начал подбрасывать меня.

– Ты представляешь, что теперь будет, что будет!

– Да поставь ты меня на место, хватит уже! – отбивалась я. – Что будет, что будет… В тюрьму тебя, что ли, посадят, как изменника родины?

Тут я буквально рухнула на пол:

– Ты чего? Не поняла, что ли? – брат смотрел на меня возмущенно и обиженно. – Никуда меня не посадят. Да и кто узнает, что это мы. Ну то есть – что это я. А скандал будет, это точно.

– Хы, про скандал только идиот не догадается. А к чему это все приведет?

– Это мы еще посмотрим! Может, война кончится?

– Давайте смотреть подальше от дверей, хорошо? – это мама вышла в прихожую. И добавила: – Дурачок ты все же, Александр, хоть и взрослый на вид. Когда это было, чтобы война после скандалов заканчивалась? Из-за них войны, наоборот, начинаются.

Но… Мама не злилась. Она будто бы даже сочувствовала тому, что учинил ее старший сын с неизвестными нам сообщниками.

Мне хотелось спросить, как им это удалось. Но я поняла, что не стоит. Да и много ли я пойму из технических деталей.

Хотя кое-что мама, Александр и Дед мне все же рассказали, позже, когда мы сидели на кухне за рождественской уткой. (Ее, а также огромный куль шоколадных конфет выдали мне как победителю конкурса еще перед началом праздника. Я-то думала, потеряла съестные подарки в суматохе, а оказалось – их утащил домой Александр.)

– Надо бы Сашу позвать – ну, Деда, как вы его зовете. И маму его, Марину. Пусть полакомятся, – предложила мама.

Я бросилась звонить Деду на мобильник. Все, включая связь, в этот чудесный рождественский вечер работало замечательно. Дед сперва отнекивался: Рождество – праздник семейный, причем здесь они с мамой. Но, узнав про утку, как-то стремительно объявился. Правда, без Марины.

Тут они наперебой и рассказали, что трансляцию прервали только на стадионе и государственном телеканале. А в интернете и на многих иностранных каналах она продолжалась. Так что миллионы людей узнали и о летнем заговоре, и о том, что произошло несколько дней назад в трамвае.

– В трамвае? – переспросила я, вдруг снова онемевшими и сухими губами.

– Ну да. Мы и ту запись тоже показали, – потупился Александр. И я обрадовалась, что не видела ее еще раз. А Дед побледнел и отвернулся.

– Ладно, не будем об этом больше. Лучше давайте поздравим нашу Марту. Она молодец! Вот такая у меня чудесная талантливая дочка, – сказала мама.

Мама? Мама, мамочка! И я плачу, и мама тоже плачет. И кажется, впервые за долгие-долгие месяцы – это были легкие слезы.

Совсем без «этого», правда, не получилось. Как выяснилось, концерт на стадионе (и его трансляция госканалом) возобновился. Вот только при абсолютно пустой вип-трибуне. Зато интернет и мировые новости гудели.

– Не требует особых доказательств, что данная акция – хорошо продуманная провокация сепаратистов и военных преступников из руководства РОСТ, цель которой – дискредитировать международные усилия по достижению мира, а также главных участников процесса: США и демократические силы в руководстве России, – вещал американский новостной канал Си-ди-си.

– Элементарная логика подсказывает, что они полные придурки. Или считают, что придурки – все остальные, – заключил Дед.

Александр ничего заключать не стал: просто расхохотался.

На Пятом российском канале повторяли запись в трамвае. На нас стало наплывать жуткое лицо Белоглазого. Брат торопливо щелкнул мышкой, прервав трансляцию.

А потом мы пошли спать. Как и в тот страшный вечер – после событий в трамвае, листовок и школьной линейки, в комнату к Александру. Только на этот раз были и тепло, и свет. И вечер был не страшным, даже счастливым. Мы хотели о чем-то поговорить, но, как и в прошлый раз, моментально заснули.

8. Новый год

Каникулы проходили в блаженном спокойствии. Казалось, все плохое осталось там, до Рождества. Давно закончились рождественские праздники, еврогости уехали, ни обстрелов, ни тревог, ни даже сильных морозов и перебоев с электричеством. Только мягкие снегопады, редкое солнце по утрам – и мои почти каждодневные визиты в Заречье.