Пустогрань - Ксения Сергеева Страница 3

– Я, кажется, забыла у вас свой телефон… Телефон… Чтобы звонить.

– Входи, Маричка, входи. Будто и не уходила, да? Вот он, тут, на столе.

Маричка вгляделась в глубину комнаты и покосилась на Василия Петровича: как-то странно он выглядел, рассеянный какой-то, а в комнате темно, хотя день на дворе. Раньше она непроглядных теней в этой квартире не замечала… Как будто окно заляпали грязью. Это на седьмом-то этаже?! Маричка опасливо переступила порог комнаты, внимательно глядя под ноги. Тьфу, что это опять такое накатило? Ерундень! Нужно забрать телефон и идти домой. Она сморгнула и вошла уже в привычно светлый зал. Может, это в глазах у нее темнеет? Мам говорит, подростковое.

– Так я возьму, да? – Она уже подняла телефон, но задержалась, глядя на старика. – А с вами точно все хорошо? Хотите, я позвоню мам, она подскажет, какую таблеточку выпить?

– Нет, милая, что ты. Тебе еще геометрию учить. Может быть, завтра зайдешь ко мне, после контрольной? Я хочу кое-что показать тебе. – Василий Петрович, уже переобутый в драные тапочки, тоже прошлепал в комнату и потянулся к верхней полке шкафа. Выудив один из альбомов в толстом кожаном переплете, он пролистал его.

Маричку загипнотизировало медленное движение страниц, словно там не обычные старые фотографии, а какая-то тайна, рвущаяся на волю, тяжелая и сладкая.

– Вообще-то… – Маричка помедлила и огляделась: и чего она так испугалась в этой квартире? Точно, подростковое. – У меня нет никакой контрольной, я просто… просто я хотела пойти домой.

– Тогда, может быть, ты сейчас пойдешь домой, если тебе так хочется, – дед Василь уловил перемену в настроении и теперь едва заметно улыбался, – а когда захочешь посмотреть, то заглянешь?

– А давайте прямо сейчас. – Маричка сделала шаг навстречу и с готовностью спрятала телефон в карман.

– Ну садись, садись. – Дед Василь с кряхтением опустился на старенький узкий диван, похлопал по нему ладонью и раскрыл альбом.

Маричка присела рядом. Ей показалось, что их движение подняло с дивана облачко пыли, как будто никто и никогда на нем не сидел. Странно. Ведь и кровати у Василия Петровича не водилось. Где же он спит, если не на диване? Маричка оглядела комнату, вернулась взглядом к альбому – и открыла рот. Все околомебельные размышления мгновенно улетучились. Она никогда не видела таких страниц. Как будто из воды! Легкая рябь окружала фотографию с малышом на высоком резном стуле, на той же странице ходили большие круги вокруг фотографии семейной пары в карнавальных костюмах: он в черном плаще с капюшоном, надвинутым на глаза, она – в наряде греческой богини, локоны щекочут плечи. На соседнем листе волны бились о небольшой деревенский домик в окружении высоких тополей и пеной собирались возле коллективного снимка: мужчины в три ряда, все как на подбор белозубо улыбаются, гордо задрав подбородки.

– Что это за фильтр такой?

Маричка не без опаски погладила страницу, но не почувствовала ничего, кроме легкой прохлады бумаги, к которой давно никто не прикасался.

– Это не фильтр, это такой способ не забыть, что чувствовал рядом с людьми или местами.

Василий Петрович аккуратно вынул из бумажных пазов фотографию домика, с кончиков пальцев упали на бумагу капли воды, шлепнулись в волны и растворились в бумажном океане. Маричка сдавленно ойкнула. Дед Василь грустно улыбнулся ей и стал водить мокрым пальцем по фотокарточке.

– Я когда-то жил вот в этом доме. Так давно, что почти и не помню его. Мы бежали в глухую деревушку, но оказались только ближе к… Чудом мне удалось найти эти фотографии. Один старый друг семьи сохранил их… Сохранил для меня. Мне всегда хотелось побывать в том доме. Его, наверное, нет на картах, да и не только на картах… Когда-нибудь я съезжу туда. Может быть, тополя уцелели…

Маричка зачарованно смотрела на фотографию:

– А убегали вы почему?

– Почему, малышка?.. Хороший вопрос. Потому что всегда боролись… Мать моя в юности много танцевала… – Василий Петрович погладил семейный портрет, а потом ткнул пальцем в фотографию маленького мальчика. – Видишь, у меня волосы вились, как у матери… А нос отцовский, правда?

Маричка кивнула, а Василий Петрович все поглаживал фотокарточки. Его родители всегда были с ним суровы. Стоило ему не так сесть, вздохнуть или посмотреть, сослаться на отсутствие аппетита или взмахнуть рукой, он тут же получал строжайший выговор. В то время как другие дети играли в салки или разбивали мячами окна, он, оставленный в запыленных комнатах один на один с ужасными шкафами, боролся со страхом. И однажды победил. Перестал дрожать и открыл первую дверцу. На него недоверчиво смотрели книги, альбомы, открытки, пергаменты и кубки. К каждому из них так хотелось прикоснуться, что маленький Василий даже растерялся. Какое богатство, оказывается, у них есть. Отец долго стоял в дверях, оставаясь незамеченным, настолько увлекся Василий знакомством со сказочными предметами. Они не сразу, но заговорили с ним, наперебой вещая истории, сказки, легенды о своем происхождении и предназначении. И это было настолько восхитительно и завораживающе, что Василек не заметил часов, отца, ушедшего и вновь вернувшегося, на этот раз с матерью, только вздрогнул, почувствовав на плече руку и тихий голос мамы: «Что ж, малыш, пора тебе узнать, кто ты есть на самом деле».

Чем больше Маричка смотрела на фотографии, тем сильнее притягивали волны, плещущиеся на альбомных страницах, водные блики скользили уже и по потолку, где-то за окном слышались шум прибоя и крики голодных чаек, все вокруг окрасилось аквамарином и потускнело.

– А при чем тут вода?

– Не любишь воду? – Дед Василь с усилием оторвался от разглядывания семейных фотографий, вставил карточку дома обратно и перевернул страницу. – Могу показать немного огня.

Маричка вскрикнула и вскочила с дивана. Страницы пылали, тлели и рассыпали искры, но не жглись и не грели.