Твой последний шазам - Ида Мартин Страница 26

— Мы пойдём до церкви, — неожиданно для себя объявил я. — Позвонить нужно.

Парни замолчали и с недоверием уставились на меня.

— Пешком? — спросил Артём.

— Конечно, — я решительно встал.

— Могу отвезти.

— Не нужно. Прогуляемся. Окрестности посмотрим.

Трифонов кивнул, будто я спрашивал разрешения.

Дятел, спешно запихнув в рот крошащийся кусок хлеба, вскочил за мной, попытался что-то сказать, но с набитым ртом не смог, поэтому просто припустил следом.

— Почему ты отказался? — наконец пробубнил он, когда дошли до конца улицы с домиками. — На машине — пять минут.

— Не хочу одалживаться. Подумаешь, машина. У меня в двадцать тоже, может, машина будет.

— Это вряд ли, — Дятел противно хмыкнул. — У папы нет возможности. Но я бы очень хотел машину. Вот такую, как Пандора. Ты знаешь, что у неё от Форда только кузов? Она почти вся собрана вручную. Очень дорогая.

— А мне не нужен папа. Я сам себе куплю. Получше этой древности. Что-нибудь приличное, а не постаповское корыто, — заявил я специально, чтобы позлить его.

— У тебя денег нет, — хихикнул он, словно я с ним шучу.

— Будут.

— Банк ограбишь?

— Тебя продам. В рабство.

— Ну что ты, я же дохлый, — он развеселился ещё больше. — Куда ты меня продашь?

— Ясное дело не на рисовую плантацию. В секс-рабство, дебил.

— Ой, — он сделал круглые глаза. — Это опасно.

— Вот-вот. Так что не доводи меня и прекрати вести себя, как умственно отсталый. Из-за тебя они и обо мне также думать будут.

Белая, аккуратная, как с картинки церквушка с одним куполом и узкой колокольней рядом стояла прямо на дороге, а со всех сторон простирались поля с пожелтевшей на солнце травой.

На ступенях церкви полусидя развалился пожилой мужчина, о его единственную ногу тёрлась кошка, а вместо второй торчала обёрнутая штаниной культя. Рядом лежал костыль.

— Эй, пацаны, — мужчина помахал рукой. — Дайте водички.

Мы подошли.

— Воды нет, — сказал я и по тому, как он заинтересованно нас оглядел, понял, что вода была лишь поводом подозвать нас.

— Вы кто такие?

— Просто, — я пожал плечами. — Люди.

— Вижу, что люди. Откуда взялись?

— Из Москвы. Лагерь строить.

— Юпитер?

Я кивнул.

— Да…. Строй не строй, а как раньше уже не будет, — он кисло прищурился и лицо его всё исполосовали морщины. — Я вот шестьдесят девять лет на свете живу, а лучше ни разу не стало. С каждым годом только хуже и хуже. Да что там годом. С каждым днём всё хуже… Жары такой отродясь не было.

— Бабушка говорит, что в десятом году было жарче, — сказал Дятел. — Это когда торфяники горели.

— В десятом тоже плохо было, но будет ещё хуже, — заверил одноногий. — Кругом только дурные мысли и негатив. Что человек природе посылает, то она ему и возвращает. А посылает он ей только злобу и отчаяние. Дурные люди, дурные поступки, дурное время и дурные прогнозы.

— В каждом времени есть свои сложности, — выдал Дятел из вежливости ещё одну бабушкину цитату.

— Эх ты. Открой глаза, это уже не сложности. Это — катастрофа.

Дятел вытаращил глаза, похлопал ими и покрутил во все стороны головой.

— Ничего плохого не вижу. Здесь красиво и спокойно.

— Ты либо маленький ещё, либо влюблённый. Только эти ничего не понимают, не замечают и живут в слепом неведении.

— Неведении чего? — не унимался Дятел.

— Того, что всё плохо, и как становится хуже.

Дятел задумался.

— Я точно не влюбленный.

— Ладно, пошли, — одёрнул я его.

Он мог затеять дискуссию с любым сумасшедшим.

— Меня зовут Фёдор, — крикнул нам вслед одноногий. — Приходите, если что.

Мы немного отошли, и я уже стал набирать наш домашний номер, как Дятлу вдруг пришло что-то в голову, и он вернулся к Фёдору, а мне пришлось за него отдуваться и рассказывать бабушке, как мы прекрасно добрались и какие у нас чудесные условия.

Когда же Дятел вернулся, то рассказал, что пытался объяснить Фёдору про относительность ухудшений и улучшений. Ведь, если рассматривать сегодняшний день из другой временной точки, скажем, из дней Великой Отечественной Войны, то сейчас мы живём лучше. И ещё, что у нас есть беспроводная связь и кондиционеры. Фёдор признал, что в войну условия жизни были хуже, но зато люди были открытые, добрые и честные, а сейчас — дерьмо. И вот на это Дятел уже никак не смог возразить, потому что, по его словам, ни с кем из тех времён знаком не был.