На обочине мира - Росс Уэлфорд Страница 21

А ещё есть та, на которой его удивлённые глаза открыты и смотрят прямо в камеру. Папа её отфотошопил – убрал носовую трубку и поправил тон кожи, так что выглядит это, как обычная младенческая фотка. Её копия стоит в серебряной рамочке в гостиной, и мама с папой время от времени зажигают перед ней чайную свечу, которая как-то оставила на каминной полке обгорелое пятно.

Маленький Алекс умер от редкой и неизлечимой сердечной болезни. «У бедняги не было ни единого шанса», – сказал как-то папа. Моя сестра родилась через год, и её назвали в его честь: Алекс. А ещё через три года появилась я.

Остальные страницы в альбоме пусты. Это самые печальные страницы: жизнь, которой так и не случилось. По крайней мере, в моём мире…

Когда я прихожу в себя, меня несёт по коридору папа.

– Ш-ш-ш, – успокаивающе шепчет он.

Позади него парень, Алекс, встревоженно спрашивает:

– Мина, Мина, ты в порядке?

Папа говорит:

– Что это с тобой такое, э? Мало воды пила сегодня? Тебе надо поспать. Завтра сходим к врачу.

Как-то давным-давно мама отдала мне свой старый громоздкий ноутбук – когда заставляешь его сделать слишком много всего сразу, например, откроешь чересчур много программ, он просто выключается. Думаю, примерно это и происходит с моим мозгом, так что я засыпаю. Очень, очень глубоко. Таким сном, после которого просыпаешься точно в той позе, в которой уснул.

Но теперь я проснулась. Я смотрю на часы: уже десять вечера, и на улице темно. Я даже не подумала завести будильник – это было опасно, потому что скоро я должна встретиться с Мэнни.

Папа сидит на стуле – по-прежнему без бороды, и это отвечает на первый вопрос, который приходит мне в голову.

Я усиленно моргаю, чтобы полностью проснуться, и оглядываю комнату. Утром голова у меня была совсем затуманена, и я даже не заметила разные отличия, но в этот раз замечаю. Вы бы тоже заметили, если бы в вашей спальне поменялось бесчисленное множество мелочей. На цвет стен я уже обратила внимание; абажур тоже другой. На постере на стене вместо Фелины – давно умершей певицы, одевавшейся как кошка, мы с мамой её обе любим, – теперь тоже кто-то другой, незнакомый.

– Привет, дружок, – шепчет папа. – Как себя чувствуешь? – В его голосе звучит искреннее беспокойство.

Я слабо улыбаюсь ему в ответ, но ничего не отвечаю, продолжая подмечать мелкие детали. Даже запах в комнате другой. Раньше я этого не осознавала, но теперь… я нюхаю покрывало. Оно пахнет неправильно: не плохо, но просто не тем порошком, которым мы пользуемся обычно.

– Пап? – говорю я. – Я…

Я запинаюсь, когда в комнату суёт голову парень, Алекс.

– Она в порядке? – спрашивает он с таким лицом, будто последние несколько часов места себе не находил.

– Не знаю, – отвечает папа и уточняет у меня: – В порядке?

Долгое время я молчу. В порядке ли я? Я правда не знаю. Я смотрю на папу и на парня – они оба глядят на меня так, будто от того, в порядке ли я, зависит их счастье. Это немного нервирует, но в то же время успокаивает.

В конце концов я киваю.

Это ложь. Я определённо не в порядке. Но что ещё мне сказать? «Нет, я схожу с ума» – не лучший вариант. Как и «Убирайся из моей комнаты, у меня нет брата». Нужно делать вид, что всё нормально, если я хочу улизнуть отсюда и вернуться в пещеру.

– Вот умница! – говорит папа, поднимаясь. – Учителя говорят, ты очень стараешься в школе…

Стараюсь?

– …и одноклассники тебя любят…

Любят?

– …но я считаю, стресс от учёбы на ком угодно сказывается. Почему бы тебе не полежать ещё немного? Я скажу маме подняться к тебе, когда она вернётся от тётушки Триш.

– Но… тётушка Триш разве не в Новой Зеландии живёт?

Папа снова смотрит на меня озадаченно.

– Да? И что? Туда ведь всего два часа на СА.

– На СА?.. А. Ну да, конечно. Как она? Тётушка Триш?

Про тётушку Триш я спрашиваю уже на автомате – она много лет болеет чем-то на букву П, что всё прогрессирует, так что ей приходится пользоваться креслом-коляской.

– Триш? В порядке, насколько я знаю. А что?

– Нет, просто у неё же, эм…

Вспомнить бы, как оно называется…

– Синдром ПРР! Точно. Как она, справляется?

Папа прищуривается, а я думаю: «О нет, ну вот опять».

Он говорит, медленно и членораздельно:

– У неё нет никакого синдрома, Мина. С чего ты это взяла?

– Прости. Ошиблась, наверное.

Папа смотрит на меня долгим взглядом, а потом выходит из комнаты, и освободившееся место занимает Алекс. Он смотрит на меня, вытянув длинные ноги, прямо как моя сестра.

– Алекс? – говорю я, стараясь, чтобы голос звучал нормально и не нервно. – Что значит, эм… напомни-ка мне, пожалуйста, что значит СА?

– Супер Аэроплан, конечно. Папа говорил, что ты немного не в себе, странные вопросы задаёшь. Вот так да…

– Нет, нет. Конечно, я знаю, просто забыла ненадолго, вот и всё.

– Мина, ты уверена, что ты в порядке? Я бы сказал, что ты сама на себя не похожа.

Я смотрю на этого Алекса. Это правда тот малыш с фотографий, которые стоят у нас на каминной полке дома? Густые чёрные волосы намекают на это, а большие тёмные глаза глядят так же подозрительно, но, может, мне только кажется. Он встаёт и подходит ко мне – я так и сижу на кровати, – а потом просто останавливается, сложив руки на груди, и пристально смотрит на меня с каким-то нечитаемым выражением. Он слегка наклоняет голову и кивает, будто в подтверждение каких-то своих мыслей.

От этого молчаливого разглядывания мне становится не по себе. Наконец Алекс говорит:

– Покажи мне свои зубы, Мина. Пожалуйста.

Я не понимаю.

– В смысле?

Мне не нравится, как он это произносит, и я вроде как машинально сжимаю губы, втягивая их в рот. Он повторяет свой приказ. Когда он говорит это в третий раз, я медленно демонстрирую ему зубы, а через несколько секунд снова смыкаю губы и наблюдаю за ним – Алекс пятится назад в кресло и садится. Он складывает руки на груди и ужасно долго на меня смотрит, будто глубоко задумавшись, пока я наконец не выдерживаю.

– Что?

– Хм-м, – сопит он. – Это прозвучит офлинтительно крышкануто, но уж ладно. Что ты сделала с моей сестрой?