Редкая отвага - Дэн Гемайнхарт Страница 20

– Там могила кого-то из твоих, сынок?

– Да, сэр. – Я шагнул с дороги в высокую траву. – Две.

Я быстро их нашёл. На могилах были не простые доски, как у бедного папы. А ровные, красивые камни. Даже с гравировкой. Папа чуть ли не все оставшиеся деньги на это потратил.

На одном было написано: «Аделаида Джонсон. 1860–1889. Любимая мать и жена».

А на соседнем: «Кэти Энн Джонсон. 1883–1889. Нежная дочь и сестра».

Я упал перед ними на колени.

Перед мамой с её реками, рассказывающими истории.

Перед Кэти с её снегом из перьев ангелов и кострами в небе.

Как и на папиной могиле, я ничего им не сказал. Моё горе было слишком велико. Перед глазами пронеслись воспоминания. Безграничная мамина доброта. Её родной, дорогой сердцу запах. Ощущение того, как она водит кончиками пальцев по моей спине. Кладёт влажную тряпку на мой горячий лоб. Поёт колыбельную тёмными вечерами.

А моя милая сестрёнка, моя нежная Кэти! Её солнечная улыбка. Её тонкий голосок, тихое пение. Её крепкие, душевные объятия. Казалось, я слышал, как она зовёт меня по имени. Видел её блестящие ярко-голубые глаза. Малышка Кэти никогда не стеснялась повторять, как сильно меня любит. До самого конца.

Тиф забрал их быстро. Мы остановились здесь, в Элленсберге, в надежде, что они отдохнут и выздоровеют, но лучше им не становилось. Только хуже. Папа места себе не находил. Неделю почти не спал, всё ухаживал за ними. А меня просил не подходить, чтобы я не заразился. Хотя, конечно, меня было не удержать. Тем более когда я слышал, как Кэти шепчет моё имя. Мы всегда спали вместе, и без меня она не могла уснуть. Так что я ложился рядом с ней, такой маленькой, дрожащей, измотанной, и позволял ласково щипать мне шею – это помогало ей скорее забыться сном.

– Я люблю тебя, мой Джозеф, – хрипло шептала она.

– И я тебя, сестрёнка, – отвечал я, глядя, как её веки медленно закрываются.

А одной ночью мы сказали друг другу ровно те же самые слова, и она ровно так же задремала, но утром не проснулась. Папа, весь в слезах, поспешно унёс её, завернутую в одеяльце, из повозки, чтобы мама не успела увидеть. Наружу выбивались её светлые кудри. Я тогда сидел у костра. А когда их увидел, понял, что это моя милая Кэти, мёртвая, холодная, и закричал, и заплакал.

А следующей ночью умерла мама. У неё весь день держался жар, она бредила, была почти в беспамятстве – потому так и не узнала, что Кэти больше нет. И счастье, что не узнала. Так ей, наверное, легче было уйти. Мы с папой остались одни. Только я и почерневший от горя отец. И конечно, наша любимая лошадка. Которой мама дала имя Сара. Которая вставала на дыбы перед чужаками и терпеть не могла сёдла, но вела себя смирно, как овечка, когда на неё сажали Кэти. Которой Кэти плела венки из полевых цветов и надевала на шею. Только я, папа и Сара.

А потом – только мы с Сарой.

А потом – только я один.

Плечи у меня задрожали, и я зашёлся рыданиями, стоя на коленях перед своей семьёй.

Сзади послышались шаги. Я попытался взять себя в руки. Вытер глаза и обернулся. Там стоял А-Ки, неподвижный, словно статуя, со сжатыми губами.

Я прокашлялся, всхлипнул и отвернулся, чтобы он не увидел, как я плачу.

– А-Ки, – сказал я хриплым, дрожащим голосом. – Это моя сестрёнка, Кэти.

А-Ки шагнул вперёд, и краем глаза я заметил, как он торжественно, медленно поклонился.

– А вот здесь… – Мне было тяжело продолжать, но если ты должен что-то сделать, то лучше не медлить и сразу за это взяться. – Здесь лежит моя мама.

– Мама, – эхом отозвался А-Ки.

Видно, это слово он знал. Услышал где-нибудь. Он произнёс его тихо и с лёгкой грустью, как будто вкладывая в него и что-то своё.

А-Ки снова поклонился, на этот раз ниже.

– Мама, – повторил он и произнёс небольшую речь на китайском.

У его языка было забавное свойство – слова как бы скакали вверх и вниз, ускорялись и замедлялись. Где-то в середине я разобрал своё имя – Джозеф. Хотя ясно было, что обращается он не ко мне, а к моей маме. Не знаю, о чём именно он вещал, но голос у него звучал тихо, мягко, и говорил он с уважением.

Вот тогда я особенно его полюбил за те добрые слова для моей мамы, уж что бы он там ни говорил. А-Ки умолк, отвесил ещё один поклон и шагнул назад. Я вытер нос и подошёл к нему. Так мы стояли рядом и смотрели на два надгробия.

Когда мама и сестра умерли, моё детство закончилось. Папа был убит горем, и никто обо мне не заботился так, как мама. Пришлось заботиться о себе самому. И о Саре. Я очень изменился с тех пор и сейчас особенно сильно это ощущал. Хотя в то же время в чём-то я остался прежним. Да, потеря мамы и Кэти сделала меня взрослее и жёстче, но доброта, которую они воспитали в моём сердце, никуда не исчезла. И моё сердце шептало, что я должен вернуть Сару. Она не только моя лошадь, но и их тоже. Вся семья, что у меня осталась. А родные должны стоять друг за друга.

Я наклонился и поцеловал камень на маминой могиле. Он был шершавый, но нагретый утренним солнцем.

– Пока, мама, – прошептал я и провёл пальцами по выгравированным словам «любимая мать».

Потом шагнул в сторону и поцеловал надгробную плиту Кэти. Она тоже была тёплой. Я нащупал два слова: «нежная» и «сестра».

– Пока, Кэти. Я люблю тебя, сестрёнка.

⁂

Джед Холкомб ждал нас у реки с угловатым старым каноэ длиннее повозки, в которой наша семья приехала на запад. Он уже стащил нос в воду и сам уселся на него.

Мистер Холкомб наверняка заметил, что глаза у меня красные, но из вежливости ничего не сказал.

– Вот твой шанс вернуть лошадь, – произнёс он, указывая на лодку.

Я подошёл и окинул её взглядом. Это было индейское каноэ, вырезанное, выдолбленное и выжженное из крепкого ствола. На дне лежали вёсла. Я с сомнением посмотрел на мистера Холкомба.

– Знаю, эти долблёные каноэ выглядят ненадёжно, но они прочнее речных камней, – успокоил он меня. – На нём вы легко спуститесь вниз по реке, не бойся.

– Чьё оно?

– Об этом тоже не переживай. Оно тут много лет собирает листья и крысиные гнёзда.

Наверное, он заметил мою неуверенность, потому что встал и посмотрел мне прямо в глаза.

– Ты хороший мальчик, сынок. Даю тебе слово – это не воровство.

Я ему верил. Он был, похоже, человек добрый. Папа таких любил. Я достал вёсла и протянул одно А-Ки.

– И как этим управлять?

– Управлять? Садишься в лодку и ведёшь её вниз по течению. Помогаешь вёслами. Где сложнее – пригибаешься ко дну и держишься крепче. Об остальном река сама позаботится. Только осторожнее со сплавными заторами. Это сплошные островки из брёвен. Их обходите. Если попадёте в такой затор, вас утянет под воду, и даже на помощь позвать не успеете.