Дело о черных жемчужинах - Эмили Родда Страница 2

Я ужасно устал от уборки. И начал тупо листать свои старые альбомы с эскизами.

Животные, мультики, пейзажи — и люди. Я уже забыл, как много рисовал людей. Масса эскизов. Моя семья, люди, которых я видел на улице, ребята из школы…

И несколько дюжин эскизов «Великолепной шестерки» — Лиз Фри, Санни Чан, Ник Контеллис, Элмо Циммер и Ришель Бринкли. Вот они, снова и снова, — в основном портреты, но иногда попадаются сюжетные рисунки.

Я листал альбомы со все возрастающим интересом. С ребятами меня связывало многое. Особенно с тех пор, как мы основали акционерное общество «Великолепная шестерка».

Ох, и доставалось нам! Слишком часто наши разнообразные занятия так или иначе грозили всякими неприятностями. Но это было весело. Мне не нравится, когда все тихо и спокойно. Меня это раздражает. Такое чувство, что я живу как-то наполовину.

Я перевернул страницу, и с нее на меня взглянула Ришель в позе модели. Вот Ришель любит, когда все спокойно. Ей так больше нравится. Ноготки на ручках не придется ломать.

Я сделал множество портретов Санни. Она получилась лучше, чем остальные. Когда рисуешь Санни, нужно передать переполняющую ее энергию. Если портрет не будет полон жизни, это не Санни.

Еще страницы, еще лица.

Вот Лиз, мягкая, улыбающаяся, восторженная, иногда с тетрадкой под мышкой, вечно в стремлении всех организовать.

И Элмо — с характерным квадратным подбородком и вьющимися волосами, на рисунках он, как обычно, молча сидит и слушает. Многие из его портретов потом поместили в «Пере», местной газете, которую издает его отец. По четвергам «Великолепная шестерка» занималась ее доставкой жителям Рейвен-Хилла.

Ника Контеллиса я рисовал мало. И рисунки эти по большей части были неудачными. Мне было неловко за них. Скажем так. Они были, как он, — гладкие, безупречные, слишком спокойные, кроме того, дорогая одежда и все такое прочее.

Но они не отражали того, что творилось в его душе. Да и могли ли они что-то выразить, если я сам этого не знал. Такие, как Ник, всегда были загадкой для меня. Такой же тайной, как люди типа Брайена.

В конце одного из альбомов я нашел несколько моих автопортретов, которые я сделал, глядя в зеркало. Я никогда и никому их не показывал. Мне было стыдно. Может, потому, что они как раз отражали то, что творилось в моей душе.

Смешное лицо — худое и острое. Торчащие волосы, нервный рот. Клоун, страдающий от одиночества. Таким людям очень нужны друзья, подумал я о себе, глядя на портрет. Мне повезло, что у меня они есть.

— Даже если, — сказал я вслух, — я никогда больше не увижу их.

Если это было сказано в надежде, что мама услышит меня, то я просчитался. Тогда я вздохнул и вновь принялся за уборку.

Радио было включено на полную громкость, поэтому я не услышал звонка в дверь.

Я как раз подбирал книги с пола и ставил на полку, когда в дверь моей комнаты постучали.

Это была мама, и она вела за собой Лиз и Элмо. К счастью, Брайен ушел на гольф. Он-то скорее всего выставил бы их. Мама никогда бы так не поступила. Она слишком вежливая. Кроме того, ей очень нравится Лиз.

— Какая чудесная брошь, — сказала мама, касаясь какой-то штучки, которую Лиз приколола на блузку. Букетик искусственных цветов в «вазочке» из бисера.

— Я сама ее сделала, — просияла Лиз.

— Это ее новая мания, — сообщил я маме. — Она переводит кучи застежек от брошей и клей на своих монстров. И не поощряй ее.

— Он просто поддразнивает тебя, — объяснила мама.

И оглядела мою комнату.

— Уже лучше, — неуверенно заметила она. — Но у тебя еще много работы, Том. Помни об этом.

— Интересно, как я могу забыть? — простонал я. — Это разбивает мне жизнь!

Мама взглянула на Лиз и Элмо и с нервным смешком удалилась.

Лиз села на кровать и приступила к делу.

— Мы все идем в кино, — сообщила она. — Хочешь пойти?

— А кто платит? — поинтересовался я.

Элмо и Лиз переглянулись.

— Не думаю, что у кого-нибудь найдутся лишние деньги, чтобы заплатить за кого-то еще, — сказала Лиз. — Конечно, за исключением Ника.

Она знала, что я не стану занимать у Контеллиса. Он всегда ведет себя так, словно оказывает величайшую услугу. И записывает все на твой счет.

— Да ладно, все равно, — я попытался обратить все в шутку. — У меня есть занятие получше.

— Например? — поинтересовался Элмо.

— Убирать комнату.

Они молча огляделись.

— По-моему, тут порядок, — наконец проговорил Элмо.

— По-моему, тоже, — сказал я. — Но Брайену так не кажется, и я буду торчать здесь, пока не разгребу все.

Лиз сделала сочувствующее лицо. Элмо изумленно посмотрел на меня. Наверное, ему трудно было представить, что родители могут обращать внимание на такие мелочи, тем более отчим.

— Слушай, Том, а что ты думаешь об этих листовках? — вдруг спросила Лиз. Она пыталась сменить тему.

— Каких листовках?

— Ты что, не видел их? — завопила она, преисполнившись восторга от того, что может сообщить новости. — Но она же висит прямо у твоего дома. На телеграфном столбе. Ой, да! Покажи ему, Элмо. Ну, Том, сейчас ты кое-что увидишь!

Я улыбнулся ей. Старушка Лиз. Пытается развеселить меня.

Элмо залез в карман и вытащил сложенный лист бумаги, расправил его и положил на кровать.

— Это было на двери редакции «Пера» сегодня утром, — сказал он.

— Да они повсюду, — вставила Лиз. — Везде в Рейвен-Хилле. Их подбросили прошлой ночью.

Я взглянул на листовку. Большими, черными буквами на бумаге было написано:

ГОТОВЬСЯ, РЕЙВЕН-ХИЛЛ

Под надписью была нарисована черная птица.

— Что, по-твоему, это значит? — спросила Лиз. — Готовиться к чему?

— Наверное, к концу света, — мрачно сказал я.

Так оно и должно было случиться, подумал я. Только я убрался в своей комнате, как мир должен закончить свое существование с минуты на минуту.

Мне, как всегда, везет.