Покровитель - Владимир Сотников Страница 18

Справа, на дальнем огороде, заканчивали укладывать огромный по сравнению с маленькой лошадью воз сена. Мужик стоял наверху, словно собирался спрыгнуть, ногами пробовал покатые края. Вот он уселся, подлетели брошенные снизу вожжи, и воз поплыл над невидимыми колесами, вздрагивая и роняя легкие непричесанные клочки сена. «Наверное, та самая телега», – вспомнил утреннее свободное тарахтенье за домом и подумал, что, может быть, они с отцом будут возить свое сено на этой же лошади, и тогда она станет на день близкой, похожей на их корову – с такими же глазами. Он всегда, пока отец грузил, держал лошадь под узцы, и если приближал к ее покорному грустному глазу свое лицо, то удивлялся отражению.

Он уже свернул с тропинки на дорогу с присыпанным, как в песочных часах, следом от телеги. Впереди стена магазина, большая даже издали.

Навстречу, покачиваясь почти на месте, медленно плыл воз с сеном. Он оказался кособоким, мужик переполз для равновесия на сторону и еще издали начал удивленно поводить головой, доказывая свое знание об этой кособокости.

Он поздоровался, но мужик не ответил, словно говоря всем своим видом: «Какое тут здравствуйте, тут бы только доехать…» Посмотрев вслед уже отъезжающему возу, он подумал, что где-нибудь на повороте мужик будет бояться особенно, и даже представил его лицо с закушенной губой и широко раскрытыми глазами.

Странно – в каком месте дороги ни разминешься с кем-нибудь встречным, после этого дорога только дожидается своего завершения, став по-новому короткой – и уже видны трещины в стене магазина. Он перелез через забор – вот-вот опять сделают пролом, чтобы ходить не улицей, а напрямик; каждый год забор застывал новым зияющим рисунком.

Возле магазина было пусто, только собака, лежащая неподвижно у самых ступенек, вдруг встала и переплелась на другое место, сразу же там улегшись. Когда он проходил мимо, собака только дернула бровью, не подняв с лап вытянутой головы. В магазине скучала продавщица, он сразу застеснялся ее взгляда, и захотелось выйти. Он посмотрел на пустые хлебные полки, будто объясняя свой приход, и попятился к двери.

И сразу увидел станцию – она была напротив, к ней, опустив хвост, лениво трусила та самая собака. «Наверное, сейчас подъедет автобус», – подумал он и захотел подойти туда сквозь горячий, струящийся вверх воздух. Твердая поверхность асфальта сделала его выше, точно он переобулся в новые, непривычные ботинки.

И когда переходил шоссе, мелькнувшее вправо-влево бесконечностью, вдруг подумал, успев заметить под ногами пустоту вмятой в асфальт ракушки, что половина дня осталась сзади, перед этой дорогой. Завершая это чувство, какая-то неостановимая машина пронеслась за его спиной, разорвав неподвижный воздух.

Он вспомнил, как раньше с братом искали друг друга по спичкам: брали коробок, быстро всовывали внутрь одну горящую спичку – вспыхнувшее с шипением пламя радовало больше всего, – и он уходил потом куда-нибудь, бросая под ноги через несколько шагов по спичке, а брат шел по этому следу. Надо было экономить, чтобы путь оказался как можно длиннее, но и далеко спичку от спички бросить нельзя – цепочка могла оборваться. А может, они тогда просто угадывали дорогу и спички были только радостным подтверждением? Однажды у него неожиданно опустел коробок, но он не вернулся, а все шел дальше – наверное, это в лесу было, – тогда впервые брат не нашел его. Вернувшись домой, он встретился взглядом со странными глазами брата – то ли обида, то ли прощение были в них. Больше они не играли. Иногда он один тайком сжигал спички в ручном взрыве, но потом коробок становился ненужным, и он выбрасывал его подальше целиком, даже не рассыпая.

Наверное, проехавшая машина, подняв мгновенно пролетавший ветер, смела случайно увиденную им на дороге спичку – иначе как бы он вспомнил ту давнюю игру?

Дверь станции была открыта, и тяжелый кирпич держал ее растворенной до отказа, как застывшая нога. Рядом уже улеглась собака – почему всегда рядом с собакой оказывается кирпич или палка? Постоянная в своем страхе картинка: чужая рука замахивается, и собака ойкнувшим визгом сплетается с ударом, убегая потом полукругом, и слышен жуткий чей-то смех.

С дороги сворачивал к станции, медленно переваливаясь на плавных выбоинах, автобус. Качнулся на тормозах, выбрасывая вперед из-под себя пыль. Из кабины вылез оглянувшийся назад шофер. Собака подняла голову, но глаза ее были такими же спокойными – даже новое ожидание не изменило их. Шофер прошел мимо, сбившись слегка в шаге – удержался, чтобы не обойти собаку подальше. Автобус покачивался от выходивших с обратной стороны людей – их ноги мелькали внизу и, добавив к себе туловища, направлялись уже к буфету. Шофер крикнул, полуобернувшись: «Пять минут!» – переступив порог, обвел глазами пустые лавочки у стен – собака, мальчик, никого больше не увидев, подмигнул: «Далеко едешь?» – и уже открывал ту дверь, за которой сидела кассирша.

Собака повернула голову – вдруг показалось, что она ждет ответа вместо исчезнувшего за дверью шофера. И, словно начиная шутку, неизвестную своим концом и поэтому неостановимую, он вытащил из кармана деньги и положил, не разглаживая, на маленький подоконник, за которым склонилась голова кассирши. И быстро сказал, только потом поняв свою хитрость:

– Дайте два билета. До города.

Кассирша, заколдованная простым словом «два», протянула квадратики билетов и сдачу. Удивленный, он принял все это в ладонь, словно собираясь передать еще кому-то, и, держа перед собой, пошел к автобусу. Вдруг исчезло время, зазвенев последней секундой, – беззвучно шевелились губы подходящих из буфета людей, его подтолкнули в спину, подсаживая, – и вот он уже стоит на высоком полу автобуса и смотрит на собаку через окно.

Взревел внизу мотор, дверь с шумом соединила створки, и все дернулось наоборот: пыльные окна остались неподвижными, а станция поплыла назад. Странное чувство, которое никак не помещалось в несколько раз произнесенные в голове слова: «За деревней остановимся», – росло вместе со скоростью. Автобус уже скатывался, втягивая в себя со свистом воздух, к речке, гулко простучал двойными ударами по неровностям моста, дернулся перед подъемом, по-новому загудел, проглотив начало этого звука.

Луг за речкой – одним куском – крутился вокруг своей оси и исчез за внезапным лесом с мелькающими деревьями – казалось, кто-то невидимый быстро скользил вверх по освещенным солнцем стволам.

Знакомые места оборвались прогалиной лесной дороги, успевшей только приоткрыть рот для первого слова и сразу же улетевшей назад, и незнакомый лес понесся по сторонам, одинаково густея сразу же за автобусом. И ясно вдруг стало, что проехали место, где автобус мог еще остановиться, выпустить его на самом краю пространства, в котором возвращение домой было бы простым соединением этого края и центра в безошибочно выбранном даже через лес направлении. А он не мог сдвинуться с места, стоял в проходе, держась за спинку сиденья, и с каждой секундой все невозможней было подойти, как это смутно проносилось раньше в голове, к шоферу и попросить остановиться. Кто-то дотронулся рукой до его плеча, он услышал: «Садись, парень, места же есть». Оглянувшись, надеясь увидеть парня, которому советуют сесть, он заметил, что несколько человек смотрят на него, и самый ближний, глазами похожий на отца, кивнул, подтверждая этим свои слова.