Цветущий репейник - Ирина Дегтярева Страница 17

Милан глянул на часы и заторопился. Ему надо появиться на набережной после десяти часов, не раньше. А уже без пятнадцати одиннадцать. И нетерпение подгоняет.

Тропа вела через лесок, где можно было споткнуться об остатки каменного фундамента старинного амбара. Оплетённые травой, они попадались в самых неожиданных местах. Милан сбился со счёта, сколько раз он попадался в эти каменные силки. Но тут пролегал короткий путь, и тут жил серый котяра с коричневыми клочками шерсти, торчащими из боков, как кочки на болоте. У кота из пасти торчали здоровые клыки, почти как у саблезубого тигра. Крупная голова с порванным в драке ухом сидела на тонкой взлохмаченной шее.

Когда кот жрал подношения Милана, у животного оглушительно урчало в животе и глотал он громко и судорожно.

— Приятно аппетита, кошак, — усмехнулся Милан. — Хоть ты мою маму слушаешься. Позавтракал котлетками. От молока тоже, небось, не отказался бы?

Кот пророкотал что-то невнятное и серой тенью скользнул в травяные заросли, в которых наверняка сладко пахло мышами и кротами.

Тропа из леса выныривала в дворики пустынные, огороженные каменными стенами старинных домов и чугунными решётками с изображением якорей и кораблей. Решётки были обвиты сухими стеблями серо-коричневого плюща, который то ли вымерз за зиму, суровую и ветреную, то ли ещё не пустился в рост, по-стариковски размышляя, достаточно ли тёплая для него погода.

В таких двориках глянцевые, свежеокрашенные детские качели, лесенки, лабиринты, опутанные у основания клубками пыли и тополиного пуха, поблёскивали на солнце.

Город стал для Милана пустым, когда все ровесники разъехались по лагерям, дачам и санаториям, измученные школой, долгой стылой зимой и переменчивым климатом. Город стал пустым, но не скучным.

Мальчику наскучил компьютер, тем более что отец не покупал к нему новых игр. Наскучило кутаться в шарф и мазать маминым цветочным кремом обмороженные, исхлёстанные ветром щёки. Но в начале каникул, когда впереди ещё целый летний век, кажущийся взрослым таким коротким, город не был скучным.

Несмотря на шум множества машин и туристических автобусов, нагонявших запах гари бензиновыми выхлопами, всё-таки пробивался запах травы, листвы, земли, разогретой на солнце. Жизнью пахло и морем, хоть и с примесью мазута.

Милан шёл всё вниз по тропинке. Вот уже и знакомое дерево. Оно на полпути. Его шишковатый ствол был надут эдакими волдырями или от важности, или от старости, или от того и другого вместе.

За деревом несколько южных каштанов в ряд. Жалкое, обмороженное зрелище: их почки и почками-то сложно назвать: бежево-белые шишки, которые вдруг прорывает стебель цветоноса, жирный, мощный. Он в своё время вдруг распухнет неожиданно пышной, легковесно-ажурной этажеркой белого цветка.

После каштановой аллейки Милан увидел первых сегодня горожан. Женщину и двухлетнюю девочку. Пластмассовая стрекоза катилась за девчонкой и хлопала прозрачными крыльями, блестевшими на солнце.

Через дорогу на углу торчало огромное старое здание. Мрачное, тянувшееся до самой набережной. Кирпичи в здании были от старости бордово-чёрными, а в некоторых местах поседели, наверное, от соли. Перед зданием стояло несколько старинных здоровенных пушек на деревянных лафетах. И вот в одной из них…

Почему Милану взбрело в голову сунуть руку в ствол одной из пушек? Той, что на углу.

Вчера он сидел на лафете этой пушки, продрогший от ветра и колючего дождика, то и дело принимавшегося моросить. Милан злился, мёрз, но сидел. Они с отцом договорились тут встретиться.

Отец должен был вернуться с испытаний, проходивших в заливе. Инженер-кораблестроитель — работа совсем не пыльно-чертёжная, надо же иногда смотреть, как работают твои чертежи на практике. Вот отец и смотрел. И задерживался на полтора часа. Или в испытаниях что-то не заладилось, или возвращению мешала погода. Ветер и волны оттаскивали корабль в море с упорством и жестокостью так, что движки работали на пределе и корабль лихорадочно дрожал.

Милан поёжился, представив себе дрожащий корабль, и перестал злиться на отца. Встал, походил вокруг пушки, попрыгал, чтобы согреться. В пасмурный день поверхность пушки была ледяная, а в жаркий раскалялась и обжигала ладони любопытных. Милан в поисках тепла решил попробовать, не сохраняется ли тепло в стволе пушки. Он сунул руку по локоть, и тут же в ладонь ему скользнула бумажка. Милан выдернул руку (в стволе было ещё холоднее, чем на улице), а бумажку он швырнул на землю. Он решил, что какой-то невежа засунул обёртку из-под мороженого в ствол.

— Очень смешно, — Милан брезгливо отряхнул ладони.

Но бумажка, валявшаяся на земле, не была похожа на обёртку, а скорее на записку. Сложенный вдвое тетрадный лист в клеточку.

Милан аккуратно, кончиками пальцев, развернул его. Он ожидал увидеть нарисованный кукиш или ещё что-нибудь в этом роде. Но увидел ровные строчки острого порывистого почерка. Милан сначала не разобрал ни слова и решил, что написано по-иностранному. Потом пригляделся.

«Привет! Наконец ты заглянул в пушку…» — по слогам прочёл Милан и оглянулся.

Казалось, что за ним следят и обращаются не с листа бумаги, а подошли и шепчут в ухо. Но в нахмуренности и дождливой хмари дня нормальные люди не торчали на улице, и Милан никого не увидел. Только отец, сухощавый и долговязый, в мокром дождевике вышагивал по дорожке парка. Парк начинался через дорогу от того места, где стояли пушки.

Милан торопливо сложил записку и сунул в карман.

— Привет, — отец подмигнул. Веселый, свежий, будто и не болтался в море несколько суток. — Чего прячешь? Тайны мадридского двора?

— Тайны Арсенального переулка, — огрызнулся Милан, исподлобья глянув на отца. Тот улыбался, зажав в крупных белых зубах маленькую курительную трубочку. Из нее струился табачный дымок, прибитый влажным от дождя воздухом. — Я тут торчу, мёрзну, — ворчал Милан, — а ты сияющий… Дождь ведь всё-таки.

— Ворчуну я тут кое-что купил, — не переставая улыбаться, отец расстегнул плащ и достал из кителя плитку шоколада. — Но вот думаю, раз ты всё время ворчишь, так и шоколад тебе невкусным покажется… Эй!

Отец не договорил, а Милан уже выхватил у него шоколадку и сунул в карман.

— Вот так, — Милан удовлетворённо похлопал себя по карману и тут же вспомнил о записке. Что же там дальше?

Дождь с ветром ударил со стороны залива с такой силой, что Милан с отцом поехали домой на автобусе.

У себя в комнате, дожёвывая шоколадку, Милан прочёл записку до конца.

«…Таких пушек по всей стране, в каждом городе тысячи. Представляешь, если бы они все разом выстрелили? Наверное, от такого залпа вздрогнула бы земля. Представляешь, если в другом городе кто-то подойдёт к пушке, опустит туда записку, а в нашем городе, в нашей пушке эту записку найдём мы. Пушечная почта. Неслабо! Если захочешь написать мне, можешь принести записку в любой день на то же место, но не раньше десяти часов утра. Иначе не сработает».