Лето на Меркурии - Анна Антонова Страница 16

К нам Дюма явился в класс:

«Я принес вам свой роман,

Шпага, плащ и д'Артаньян».

Я потом еще долго думала, куда бы воткнуть Виктора Крона, да так ничего и не придумала. Ни к какому предмету славный инспектор не приделывался!

– Ну как, проверили сочинения? – поинтересовалась я, когда Лешка наконец появился.

– Проверили, – неохотно отозвался он.

– И что?

– Четыре-четыре! – сказал он с обидой. Таким тоном, словно оценка была три-два!

– Почему это четыре? – возмутилась я.

– Плохо написала, – с вызовом сказал Лешка.

Я просто обалдела от несправедливого обвинения:

– Ничего себе! Все я хорошо написала, как для себя! Это ты мне оценку испортил своей двоечной репутацией!

– Как это?

– Ну, где не надо, может поставить, и где надо – наоборот…

– Ну допустим, – нехотя согласился он. – За содержание. А за грамотность почему «четыре»?

– Это ты переписал с ошибками.

– Ты же проверяла!

– Дай посмотреть.

Я пролистала сочинение – красной пастой была поставлена одна запятая.

– Ну извините, – развела руками я. – Нам недавно на литературе рассказывали, что у великих писателей бывают авторские знаки препинания.

– Так то у великих, – вздохнул Лешка.

– В следующий раз сам пиши!

– Нет, ну а что ты, писатель, что ли? – сразу пошел на попятную братец.

– Я поэт, – скромно, но с достоинством сказала я. – Мои стихи в юбилейной стенгазете будут. И в концерте.

– У тебя авторский знак, а мне оценку снизили, – пробурчал он.

– Ой, снизили! Да тебе «четыре-четыре» и не снились!

– Ладно, – нехотя сказал он. – Спасибо…

– Кстати, – поинтересовалась я, – как там у вас Витаминка поживает? А то я сегодня что-то рисование вспоминала…

– Ой, да вообще прикол! – оживился он. – Как раз сегодня рассказывала пропорции лица.

– Да-а? – удивилась я. – А нам никаких пропорций не рассказывали… Это вообще о чем?

– Ну нарисовала на доске физиономию и расчертила ее линиями, типа, расстояние от глаза до носа должно быть таким-то, от носа до уха – сяким… А потом мы стали рисовать портрет. Она сказала, все равно чей, главное – соблюсти пропорции.

– Ну и кого ты рисовал?

– Я рисовал Васькин портрет, а Васька – мой. Бондаренко рисовал портрет Витаминки, а Дюша Смирнов – телеведущего Сванидзе. Подошла к нему Витаминка, спрашивает:

– Это кто?

– Сванидзе, – ответил Дюха. – Знаете, передачу по телевизору ведет?

– Не знаю, – процедила она. – Рисуй-ка лучше кого-нибудь другого.

– Что хочу, то и рисую, – возмутился Дюха. – Я свободный гражданин и всегда имею право обратиться к Гражданскому кодексу! А вы по закону не имеете права применять к ученикам силу!

И Дюха выхватил из сумки книжку и стал листать. Это и был Гражданский кодекс, Андрюха всегда его с собой носит, при каждом удобном случае достает и цитирует.

– Не занимайся на уроке посторонними делами, – прошипела Витаминка.

Тут кто-то из девчонок и говорит:

– А вы, Наталья Вениаминовна, его дома навестите!

– Хорошая идея, – обрадовалась она и пошла к своему столу искать в журнале адрес. – Вот, улица Индустриальная, дом пятнадцать, квартира сто.

– Это Катьки Смирновой адрес, – тихо сказал Дюша.

– Круто, – развеселился Васька. – Она будет искать сотую квартиру в двухэтажном доме!

– Ну, я с ней еще разделаюсь, – пригрозил Дюха. – У нее будет крутой облом!

– И чем дело кончилось? – поинтересовалась я.

– А не знаю, завтра Дюха расскажет, приходила ли она.

– А что с портретами?

– Да мы в конце урока обменялись с Васькой рисунками, – небрежно сказал Леха.

– Ну и как?

– Получилось хорошо, – сказал он. И, подумав, добавил: – Но нехудожественно.

– Ой, – спохватилась я, посмотрев на часы, – заболталась тут с тобой, у нас сегодня первая репетиция, а я еще даже не обедала!

Скоростными темпами залив в себя суп, я оделась и вылетела из квартиры, уже на улице вспомнив, что забыла дома листки со стихами.

– Сейчас, – бросила я дожидавшейся меня Светке и побежала обратно в подъезд.

Влетев в квартиру, я завопила:

– Леш, принеси со стола листки!

– Какие?

– Там стихи! Неровные такие строчечки!

– Думаешь, я совсем тупой, – проворчал он, нарисовываясь в прихожей.

– Не читай! – я выхватила у него листки, захлопнула дверь и понеслась вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. И допрыгалась. Приземлившись на площадку, я охнула и схватилась за щиколотку…

Сгоряча я думала, что поболит и пройдет, и как ни в чем не бывало пошла на занятие, зачитала там стишки, получила горячее одобрение… А вот обратно уже еле доползла.

– Ты ее подвернула, – сказала мама. – Сейчас принесу лед из холодильника.

Я сидела на кровати, следя, чтобы завернутый в тряпочку лед не сваливался с ноги, и, глубоко несчастная, готовилась к назначенному на завтра зачету по истории.

Историк решил отличиться – у нас еще никогда зачетов не было, тем более посреди четверти. Обычно контрольный всякие, самостоятельные… Вот интересно, кстати, почему так называется, а контрольная что, несамостоятельная, что ли?

Какая-то ерунда лезет в голову, занимая расчищенное под историю место, может, это боль в ноге так действует?

Зачетов еще не было, а вот экзаменов – сколько угодно! Первый раз в шестом классе. Нечего сказать, повезло со школой, вечно Римма какие-то эксперименты ставила – то у нас пятидневка, то шестидневка, то три урока в день, то семь, то выпускные экзамены после шестого класса, да не просто так, а на выбор. Ну я и выбрала литературу с ботаникой. О литературе у меня уже все воспоминания выветрились, а вот ботанику я почему-то отлично запомнила, особенно доставшийся мне билет «Мхи и лишайники». А вторым заданием было опознать растение из гербария. Вот его я боялась больше всего, но как раз с ним проблем не возникло, потому что это была банальная пшеница…

Так, стоп. Я раскрыла учебник – какая уж там дополнительная литература! – и усилием воли заставила себя переключиться с пшеницы и лишайников обратно на октябрьское вооруженное восстание, как историк предпочитал называть Октябрьскую революцию.