Том Сойер - сыщик - Марк Твен

Это случилось весной, на следующий год после того, как мы сТомом Сойером освободили нашего старого негра Джима, когда его, как беглого ра–ба, посадили на цепь на ферме дяди Сайласа в Арканзасе.

Земля уже начала оттаивать, в воздухе повеяло теплом, и с каждымднем приближалось то блаженное время, когда можно будет бегать босиком, а потомначнется игра «в шарики», «в чижика», можно будет гонять обруч, запускатьвоздушного змея, – а там, глядишь, уже и лето, и можно купаться. Любоймальчишка в эту пору начинает тосковать и считать дни до лета. В такое времявздыхаешь, грустишь и сам не знаешь, что с тобой творится. Просто места себе ненаходишь – хандришь, задумываешься о чем-то, и больше всего хочется уйти, чтобыникто тебя не видел, забраться на холм, куда-нибудь на опушку леса, сидеть тами смотреть вдаль на Миссисипи, которая катит свои воды далеко-далеко, на многомиль, где леса окутаны словно дымкой и так все вокруг – торжественно, чтокажется, будто все, кого ты любишь, умерли, и самому тебе тоже хочется умеретьи уйти из этого мира.

Вы, конечно, знаете, что это такое? Это весенняя лихорадка.Вот как это называется. И если уж вы подхватили ее, вам хочется – вы даже самине знаете, чего именно, – но так хочется, что просто сердце щемит. Еслиразобраться, то, пожалуй, больше всего вам хочется уехать, уехать от одних итех же знакомых вам мест, которые вы видите каждый день и которые ужеосточертели вам; уехать, чтобы увидеть что-нибудь новенькое. Вот что вамхочется – уехать и стать путешественником, вас тянет в далекие страны, где всетак таинственно, удивительно и романтично. Ну а если вы не можете сделать это,то вы согласны и на меньшее: уехать туда, куда возможно, – и на том спасибо.

Так вот, мы с Томом Сойером заболели этой весеннейлихорадкой в самой тяжелой форме. Но нечего было и думать, что Тому удастсяудрать куда-нибудь, потому что, как он сам объяснил, тетя Полли никогда непозволит ему бросить школу и шататься без дела. Так что настроение у нас сТомом было самое унылое. Сидели мы так однажды вечером на крыльце и болтали,как вдруг выходит тетя Полли с письмом в руке и говорит:

– Том, придется тебе собираться и ехать в Арканзас. Тызачем-то понадобился тете Салли.

Я чуть не подпрыгнул от радости. Я был уверен, что Том тутже бросится к тетке и задушит ее в объятиях, а он (вы подумайте только) сиделнеподвижно, как скала, не вымолвив ни единого слова. Я чуть не заплакал отзлости, что он ведет себя как дурак, когда представляется такая замечательнаявозможность.

Ведь все может погибнуть, если он заговорит и не покажет,как он счастлив и благодарен ей. А Том сидел и раздумывал, пока я от отчаянияуже не знал, что и делать. Наконец он заговорил, да так спокойно, что я простозастрелил бы ею, если бы мог.

– Очень жаль, тетя Полли, – сказал он, – ты меня извини,только я сейчас не могу поехать.

Тетя Полли была так огорошена этой хладнокровной дерзостью,что по крайней мере на полминуты лишилась дара речи, а я воспользовался этойпередышкой, чтобы подтолкнуть Тома локтем и прошипеть:

– Ты что, с ума сошел? Разве можно упускать такой случай? НоТом даже глазом не моргнул и только шепнул мне в ответ:

– Гек Финн, неужели ты хочешь, чтобы я показал ей, до чегомне хочется поехать? Она тут же начнет сомневаться, воображать всевозможные болезни,опасности, придумывать всякие возражения – и кончится тем, что она передумает.Предоставь это дело мне, я знаю как с ней обращаться.

Мне все это, конечно, и в голову не пришло бы. Однако Томбыл прав. Вообще Том Сойер всегда оказывается прав – второй такой головы я невидывал, – всегда знает, что к чему, и готов к любой случайности.

Тетя Полли пришла наконец в себя и напустилась на Тома:

– Извинить его! Он не может! Да я в жизни ничего подобногоне слышала! Да как тебе в голову пришло так разговаривать со мной! Немедленноубирайся отсюда и иди укладывать свои вещи. И если я еще раз услышу хоть словоо том, что ты можешь и что нет, то ты увидишь, как я тебя извиню розгой!

Мы помчались в дом, но она успела щелкнуть Тома наперсткомпо голове, и Том, взлетая по лестнице, притворялся, что хнычет от боли.Очутившись наверху, в своей комнате, Том бросился обнимать меня; он был внесебя от счастья – ведь ему предстояло путешествие! Он сказал мне:

– Мы еще и уехать не успеем, как она начнет жалеть, чтоотпускает меня, но будет уже поздно. Гордость не позволит ей взять свои словаобратно.

Том собрал вещи в десять минут, – все, кроме тех, которыепредстояло укладывать тете Полли и Мэри. Потом мы выждали еще десять минут,чтобы тетя Полли успела остыть и вновь стать милой и доброй. Том объяснил мне,что ей требуется не менее десяти минут, чтобы успокоиться, в том случае еслиона наполовину выведена из себя, и двадцать минут – когда возмущены все еечувства; а на этот раз они были возмущены все до единого. Затем мы спустилисьвниз, сгорая от любопытства и желания узнать, что же написано в письме.

Тетя Полли сидела в мрачной задумчивости, письмо лежало унее на коленях. Мы присели, и она сказала:

– У них там какие-то серьезные неприятности, и они думают,что ты и Гек поможете им отвлечься, «успокоите» их, как они пишут. Представляюсебе, как вы с Геком Финном «успокоите» их! У них есть сосед по имени БрейсДанлеп, который месяца три ухаживал за Бенни, и наконец они наотрез отказалиему. Теперь он злится на них, и это их очень волнует. Как мне кажется, онисчитают, что он такой человек, с которым лучше не ссориться, и поэтому онистараются всячески ублаготворить его. Они наняли его никчемного братца вработники, хотя у них нет лишних денег и вообще он им совсем не нужен. Ктотакие эти Данлепы?