Глубина моря - Анника Тор Страница 14

— Конечно, — сказала Штеффи. — Это я. А ты — Юдит Либерман.

Юдит кивнула.

— Я не знала, что ты тоже здесь, — сказала она. — Когда ты приехала?

— В августе тридцать девятого. А ты?

— В апреле.

Да, Штеффи вспомнила, как однажды весной Юдит исчезла из класса. Никто не обратил на это особого внимания. В Еврейской школе дети приходили и уходили. Внезапно кому-нибудь удавалось эмигрировать. Но семья Юдит принадлежала к числу тех, кто почти не имел шанса выехать из Вены. Польские евреи, многодетные, без денег.

— Где ты живешь?

Штеффи рассказала.

— А ты?

— Я живу в Еврейском детском доме, — сказала Юдит. — Это Сюзи, она тоже там живет.

Штеффи даже не знала, что в Гётеборге есть еврейский детский дом. Но Юдит рассказала. Там жили только девочки, большинство — подростки, но были и помладше.

— Сначала я попала в еврейскую семью, — сказала Юдит. — Ты знаешь, моя семья из ортодоксальных, и папа настаивал, чтобы я жила у евреев. Но его расчет не оправдался, потому что в этой семье не соблюдали религиозных обычаев и никогда не ходили в синагогу. Я была им в тягость, поэтому через полгода они сказали, что не могут оставить меня. Тогда я попала к крестьянам в Дальсланд. Они заставляли меня есть свинину и работать со свиньями на скотном дворе. Я все время плакала, и они тоже отказались от меня. Затем я оказалась в шведской семье в Буросе. Там меня держали за домработницу. Все же это место было лучшим, потому что они оставили меня в покое. Но осенью в прошлом году семья переехала в Стокгольм, а я попала в детский дом.

— Как же тебе не повезло, — сочувственно сказала Штеффи.

— Не повезло? Не знаю! Сюзи жила в пяти разных семьях, прежде чем зимой попала в детский дом, — сказала Юдит.

Штеффи посмотрела на пухленькую Сюзи. У нее было угрюмое личико и грустные глаза. Трамвай замедлил ход.

— Мы выходим, — сказала Юдит.

Она встала и тронула Штеффи за руку.

— Зайди к нам ненадолго! Или ты спешишь?

Штеффи задумалась. Дома у Май скоро ужин. Но она все еще сыта после английских сэндвичей Хедвиг Бьёрк, а когда за столом десять человек, не так уж важно, одним больше или меньше.

— Нет, — сказала она. — Я не спешу.

Девочки сошли с трамвая.

— Они жадные? — спросила Сюзи. — Те, у кого ты живешь?

— Почему?

— Твоя обувь, — сказала Сюзи и показала пальцем. — Ты же ходишь в зимних ботинках, хотя уже май.

Штеффи не хотела рассказывать, что случилось с ее туфлями, но и не хотела, чтобы Сюзи и Юдит думали, будто тетя Марта с дядей Эвертом жадные.

— Мои туфли в ремонте, — солгала она.

Они поднялись на холм, окруженный высокими замысловато украшенными деревянными виллами. В одной из них располагался детский дом.

Юдит показала Штеффи дом и познакомила с девочками. Многие приехали из Вены, и пару из них Штеффи узнала. Одна девочка ехала в Гётеборг в том же поезде, что и Штеффи с Нелли.

— Я не знала, что таких, как мы, так много, — сказала она Юдит.

— Нас примерно пятьсот человек, — сказала Юдит. — Во всей: Швеции.

— Так много?

Юдит одарила Штеффи холодным взглядом.

— Это не много, — сказала она. — Подумай о тех, кто остался! А финских детей они принимают десятками тысяч. Ведь они светловолосые и голубоглазые, как и сами шведы.

— У тебя тоже светлые волосы и голубые глаза, — сказала Штеффи.

— Я — еврейка, — сказала Юдит. — Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

Они сидели в общей комнате девочек. Дом был полон звуков: голоса, беготня по лестницам, звон посуды из кухни.

— А твоя семья? — спросила Юдит. — Ты знаешь, где они?

— Мои родители в Терезиенштадте. Моя младшая сестра — здесь.

Юдит замолчала. Затем сказала:

— Тебе повезло, что здесь у тебя кто-то есть. И существуют места гораздо хуже Терезиенштадта.

— А где твоя семья?

— Два моих брата — в Палестине, — ответила Юдит. — Они уехали в тридцать восьмом. Сестра хотела поехать с ними, но папа считал, что она слишком молода. А для того чтобы поехать сюда со мной, она уже не подходила по возрасту.

— Как это?

— Уехать как ребенок-беженец можно до шестнадцати лет, — сказала Юдит. — Эдит исполнилось семнадцать. Ты и правда ничего не знаешь.

— Где они сейчас?

— Старшего брата расстреляли, — сказала Юдит. — Три года назад. Маму, папу и Эдит депортировали в Польшу в сорок первом. Сначала от них приходили письма, но теперь вот уже полтора года я о них ничего не слышала.

— Думаешь, они… — нерешительно начала Штеффи.

— Я не знаю. О Польше ходит дурная слава. О лагерях смерти… и о газе.

— О газе?

— Терезиенштадт лучше, — сказала Юдит. — Можешь радоваться, что твои родители там.

Они тихо сидели. В комнату долетали приглушенные звуки дома. На улице за окном трепетала молодая листва высокого каштана.

— У Сюзи было два младших брата, — сказала Юдит. — Она приехала сюда из Берлина в девятилетнем возрасте. Одному брату было три, другому — пять, и мама Сюзи решила, что они слишком малы для поездки.

— Где сейчас ее братья?

— Сюзи не знает. Письма перестали приходить полгода назад.

— Как ужасно!

Штеффи чувствовала себя пристыженной. Она так мало знала по сравнению с Юдит, она получала письма от мамы с папой, и к тому же, несмотря ни на что, она не была совсем одна.

— Когда закончится война, я уеду к своим братьям в Палестину, — сказала Юдит. — Я хочу быть с ними и строить свою страну. Страну для всех евреев, где никто не сможет нас преследовать.

Штеффи мало знала о Палестине. Она имела слабое представление о пустыне, море и палящем солнце. Просто где-то очень далеко.

— Да, — неуверенно сказала она. — Наверное, это хорошо.

— Я коплю деньги на поездку, — сказала Юдит. — Откладываю все, что остается после того, как заплачу за себя. Поэтому я здесь живу. Выходит дешевле, чем снимать свою комнату.

— Где ты работаешь?

— На шоколадной фабрике. Никогда не думала, что можно ненавидеть запах шоколада.

Штеффи прикусила губу. Она чувствовала себя избалованной, требовала содержания, чтобы учиться, в то время как Юдит надрывалась на фабрике.

— Заходи к нам еще, — сказала Юдит, когда Штеффи собралась уходить. — Наверное, ты чувствуешь себя одинокой среди шведов. Хотя у тебя есть сестра. Но мы — твой народ. Мы — из одного племени. Приходи, когда хочешь.