Повелители времени. Спасти Кремль - Елена Ленковская Страница 14

Солнечным утром, во втором этаже дома на Сретенке, в спальне с окном прямо над украшенной завитками и золочёными ножницами вывеской «Швейная мастерская Карла Шрёдера», сам Карл Фридрихович Шрёдер сел, изрядно всклокоченный, на своей смятой холостяцкой постели.

Маленький и сутулый, он сунул волосатые ноги в шлёпанцы, стянул с головы ночной колпак и только тогда проснулся. Ещё мгновение назад Карлуша, в компании старшей сестрёнки, прятался от няни под стол, давясь от смеха и прыская в прижатую ко рту ладошку. Теперь же он с неудовольствием обнаружил, что вместо старой доброй нянюшки на него с подоконника ехидно смотрит ворона.

Карл Фридрихович вернулся к действительности. Несмотря на погожее утро, действительность не предвещала ничего хорошего. Старые кости ныли. Клиентов не было. Последние, уже готовые заказы никто не собирался выкупать. Кухарка взяла расчёт. Наполеон был близко. Все, кто мог, из Москвы уезжали. Карлу же Фридриховичу ехать было решительно некуда.

Ворона, тем временем, раздосадованно стукнула клювом в оконный переплёт: на туалетном столике у окна матово поблёскивали часы. Часы были серебряные, с цепочкой. Вороне часы были недоступны. Утренняя визитёрша противно каркнула во всё горло, и, громко хлопая крыльями, улетела, несолоно хлебавши.

Карл Фридрихович кряхтя поднялся, водрузил на нос пенсне и взял со стола предмет вожделений пернатой мародёрши. Бормоча что-то по-немецки, он принялся маленьким ключиком заводить хронометр. Потом настал черёд настенных часов. Наконец, Карл Фридрихович подошёл к небольшой механической пианоле и покрутил ручку. Раздались чуть дребезжащие звуки. Ах мой милый Августин, Августин, Августин. Ах мой милый Августин, всё прошло, всё… Шрёдер печально вздохнул и ласково погладил лаковую крышку инструмента. Карл Фридрихович любил механизмы и изобретения.

— Или сегодня, или никогда.

Наспех позавтракав тем, что бог послал ещё вчера, он закрыл мастерскую и отправился посмотреть, наконец, на тот гигантский воздушный шар, о котором давно твердила вся Москва.

Карл Фридрихович опоздал. В связи с приближением вражеской армии мастерская Франца Леппиха выехала из Москвы на 130 подводах, в сопровождении фельдъегерей.

В опустевшей усадьбе царили тишина и беспорядок. Кругом валялись во множестве винты, гайки, гвозди, какие-то железные крючья и пружины. Карл Фридрихович долго глядел на дымящиеся остатки сожжённой гондолы, и невесёлые мысли одолевали его. Обойдя кругом пепелище, он с любопытством рассмотрел большой деревянный отруб, очевидно служивший для образца. В недавно шумном и полном суеты Воронцово было тихо.

Вдруг Карл Фридрихович услышал кошачье мяуканье. Он повернулся и увидел сидящего на земле полосатого кота. Кот смотрел на Шрёдера в упор.

Портной сказал ему: «миц-миц». Кот не шевелился. За долгую жизнь в России Карл Фридрихович открыл, что все кошки, без исключения, одинаково хорошо понимали как по-русски, так и по-немецки. Но этот полосатый пройдоха даже не пошевелился. Видимо, из патриотических соображений.

Портной открыл было рот, чтобы позвать кота ещё раз, но кот вдруг сам разинул рот, и Шрёдер отчётливо услышал тихое «кис-кис». Карл Фридрихович решил было, что ему напекло голову.

— Боже мой, боже мой, — жалобно забормотал он по-немецки и направился в тень.

«Кис-кис» повторилось. Карл Фридрихович обернулся. Рядом с котом стояла в ореоле солнечного света девочка в белом платье. Она наклонилась к коту, погладила его и взяла на руки.

— Гретхен! Майн готт! Ты ли это? — портной ошеломлённо уставился на лучезарную фигуру. Прошло мгновение. Поняв свою ошибку, маленький сутулый человечек вдруг всхлипнул и прошептал: — Ах, мой милый Августин… всё прошло, всё.

— Все уже уехали, — звонко сказала девочка. Она внимательно посмотрела на Карла Фридриховича и добавила на его родном языке: — Меня зовут Луша. Лукерья Раевская. Вы кого-то потеряли? Все уже уехали, — снова сочувственнно повторила она.

Карл Фридрихович покачал головой. Первоначальное сходство так поразило его, что он как-то забыл о пятидесяти годах, прошедших с тех пор, когда его обожаемая Гретхен была десятилетней девочкой.

— Нет-нет, я просто хотел посмотреть на шар. В Москве столько о нём толковали… — Карл Фридрихович спохватился и приподнял шляпу. — Имею честь представиться, Карл Фридрихович Шрёдер.

— Очень приятно, — присела Луша, наклонив головку. Откуда только что берётся, подумал бы Руся, увидев её. Зато Шрёдер подумал, что сразу видно ребёнка из хорошей семьи.

— А вы в самом деле портной? Или у вас только фамилия такая?

— В самом деле. Вы очень проницательны.

— А здесь была швейная мастерская. Я в ней работала.

— Почему же вы не поехали со всеми?

— Мне нужно было остаться в Москве. Мне нужно дождаться одного человека… А вам, случайно, белошвейка не нужна?

— Нет, мне нужна кухарка… — он с сомнением поглядел на девочку. — Где же ваши родители, фрейлейн Луша?

Луша вздохнула и серьёзно ответила: — Здесь я одна.

Кот-русак возмущённо мявкнул. Девочка улыбнулась:

— Не считая кота.

— Идём. Идём со мной. Только чур, — добавил старый немец, — на улицах говорить только по-русски. На прочих в Москве теперь могут смотреть с подозрением!

— Мы же не похожи на шпионов, — сказала Луша несколько испуганно, прижимая к себе своего мохнатого приятеля, — правда, котик?

— О, нет, только не кот. Не этот кот, — заверил её Карл Фридрихович и грустно улыбнулся.

Покидая Воронцово в компании Карла Фридриховича, предусмотрительная Луша выяснила название улицы, где жил портной и на минутку задержалась. Обгоревшей головёшкой она нарисовала на стене огромными буквами следующую формулу: Р+Л= Сретенка+К.Ш.

Уверенная, что Руся без труда разгадает головоломку, она снабдила надпись улыбающейся подмигивающей рожицей, какой всегда подписывала свои эсэмэски. Луша полюбовалась своей работой — надпись было видно издалека.

Наконец, они двинулись в путь.

Луша легко поспевала за жилистым и неожиданно скорым на ногу Карлом Фридриховичем. Скоро они вышли на улицу, которая вся было запружена подводами. Везли раненых после большого сражения у Бородино. Они лежали и сидели на телегах. Лица их были измучены и покрыты пылью. Москвичи подавали раненым напиться, совали им в руки калачи и пироги. Луша загляделась на бледного красивого офицера с рукой на перевязи, который стоял, привалившись к задку телеги: места на подводах не хватало. Она робко улыбнулась ему. Ей очень захотелось помочь всем этим людям.