Случайному гостю - Алексей Гедеонов Страница 13

— Не оглядывайся, — сказала бабушка, — то марение.

В обрамлении ворот из тумана тревожно выплыл зеленый шпиль костёла Кларисок. Чем ближе мы подходили, тем выше возносился он, тщетно пытаясь оторвать наконец-то тело сухого, аскетичного храма от площади и воспарить в барочных завитках туч надо всей суетой и трезвоном большого города у подножия горы.

Мы вышли на Целную площадь.

— Бедная Клара, — сказала бабушка и кашлянула. Шпиль подёрнулся облачком тумана.

Мы свернули направо, на людную улицу, прошли по мокрым плитам вдоль ёлочного базара, витрин с бастионами ставриды и каких-то запертых ставнями окон, повернули еще раз направо и сквозь проходной двор вошли в полутёмный подъезд, где пахло кошками.

Преодолев три пролета вверх, вышли на балкон-галерею и под прицелом кошачьих и старушечьих глаз двинулись в сторону угловой двери. Бабушка извлекла из недр своей сумки длиннобородый медный ключ с вензелем и надписью на латыни «Я отворяю» и, применив меня в качестве активно брыкающегося тарана, вскрыла дверь. Теперь пришлось идти на этаж вниз в полумраке, по гулкой металлической винтовой лестнице. Шаги наши грохотали во всю глубину этой цисарской спирали. В конце путешествия мы вошли в незапертую квартиру, прошли чистенькую кухоньку со стыдливо выгороженным санузлом и, оставляя отпечатки ног на паркетинах, добрались до комнаты. Посередине неё стоял стол. На столе, спиной к нам, лицом к окну сидел хрупкий старик и шил.

— Гидеон!! — гаркнула бабушка. — Мы пришли.

— Я, как видишь, не спрятался, — равнодушно заметил старик.

— Иди, поставь чайник, — бабушка, сунула мне в руки пакет с сухариками, недавний улов цитрусових и шумно выдохнула.

— Все травы в высоких банках, — звучно сказал Гидеон, так и не повернувшись. — Чай в такой красной, с картиной индийской жизни, надписано «шнисуф» моей рукой.

— И тебе, Гидеон, здравствуй, — буркнул я и отправился на кухню.

Раньше такие квартиры назывались «гарсоньерками». Проще говоря, однокомнатное помещение, без коридора, но с кухней, санузлом и высокой прямоугольной комнатой, «покоем». «Покой» служил Гидеону мастерской, спальней и гостиной одновременно. Комната, да и квартира в целом, как мне кажется, образовалась из-за попыток некоего архитектора сэкономить на стройматериалах и пристроить вполне цивильный доходный дом вплотную к бывшей городской стене. В один из ее фортификационных изгибов замечательно вписалось неуютное ателье Гидеона Шмида.

Кухню Гидеона представлял собой буфет — величественное сооружение какого-то мастера, в горячечном бреду видавшего творения Гимара, имеющее некие общие черты с оленем, запутавшимся в водяных лилиях, заставленное стеклянными бутылями, фарфоровыми и жестяными банками, пакетами неаппетитного вида, украшенное двумя надтреснутыми вазами с изображением красных птиц на сиреневом фоне — треснули вазы абсолютно идентично, — и намертво прилипшим к боковине жёлтым кленовым листом.

Подёрнутый позади паутиной, словно приросший к стене, буфет царил в кухне-невеличке, подминая ее под себя, окруженный двумя почтительно робеющими венскими стульями и презрительно отстоящей от всех крутящейся табуреткой. Стола в кухне не было.

Куртку я повесил на спинку венского стула. Ботинки решил не снимать. Кто знает, целый ли носок приволокла Вакса.

Я зажег конфорку, попытался наполнить синий чайник из крана. Кран презрительно плюнул ржавчиной, закашлялся и стих: у живущих в Центре свои отношения с водопроводом. Я набрал чайник в заботливо припасенной выварке, поставил на плиту и уселся на крутящийся стульчик: ждать, покуда вскипит вода.

Окно в кухне Гидеона было круглым — большой, забранный очень мелкой решеткой иллюминатор с уцелевшими кое-где в переплете цветными — синими, красными, зелёными — стеклышками. На противоположную стену «иллюминатор» отбрасывал отсвет, похожий на розу ветров с портоланов времен Васко да Гамы.

Дождь черкал на окне корявые надписи. На стенном двойнике-розе мельтешили разорванные, быстро стекающие вниз строчки.

Я медленно поворачивался на вертлявом сиденье вокруг своей оси — входная дверь, простенок с бледным оттиском — розой ветров, буфет, раковина, плита с чайником, окно над ними, темный угол с сундуком, санузел, состязающийся с буфетом в битве за кухню, дверь в комнату. Ветер, долго терзавший шпиль Бернардинов, нашел укромное окошко Гидеоновой кухни и злобно дунул в него — задребезжал столетний переплет, дрогнула синяя астра огня на плите; в комнате что-то звонко упало на пол.

Холодный сквознячок прошелестел у моего затылка, сам собою повернулся стульчик, на стене роза ветров, подобно стрелке компаса, дрогнула и крутнулась несколько раз — красный ее румб дотянулся до створки буфета и полыхнул кровавым отблеском на треснувшем стекле.

Скрипнув, створка отворилась, треснувшее и заботливо подклеенное изнутри аккуратистом Гидеоном стеклышко печально звякнуло.

Внутри в этой части буфета нерушимой стеной стояли высокие жестяные банки, и все как одна — с наклейками поверх надписей.

Пластырь с расползшимися чернилами на нём, криво наклеенные пожелтевшие бумажки, банка из-под муки — белое поле в красный горошек, банка из-под манки — рыжая в черный горошек, синяя банка с красной надписью «pipper», чуть выше лейкопластырь, ровными буквами написано «cedre». Что-то поблескивало среди них, отзываясь на зов красного румба.

Чайник на плите начал ёрзать и подрагивать.

Встав на робкий стул, я сунулся в глубины Гидеонова буфета, хотелось бы найти всё же заветную банку с чаем. Холодок снова прикоснулся к моему затылку, кто-то хихикнул за спиной, слышно было, как под столом протопали куриные лапки полуденных призраков, ветер снова залепил пощечину кухонному окну, и оно оскорблённо задребезжало.

Банка с надписью «сахар» оказалась доверху набита изюмом, в банке «перец» хранилась соль, тёмная стеклянная банка, на которой было написано «соль», всё время уворачивалась от моих пальцев, ну а чай, — чай нашёлся в банке чёрного цвета, с красными кофейными зернами на ней, и тщательно приклеенной винной этикеткой «Мускат аргентум».

Я осторожно снял банку, слез со стула, нашёл на полке-столике буфета заварочный чайник и несколько разномастных чашек, там же обнаружилась покорёженная временем сухарница.

Чайник, нерешительно потоптавшись на плите еще несколько минут, стукнул крышкой и выдал мощную струю пара.

Чай я заваривал долго — я вообще люблю заваривать чай, в этой церемонии присутствует определенная незыблемость и постоянство.

Здесь не место суете — следует не торопясь сполоснуть чайник кипятком, насыпать щепоть заварки, залить кипятком, дать постоять несколько минут и, досыпая чай, залить все это горячей водой ещё раз, в конце в почти полный чайник хорошо бы также добавить чего-нибудь эдакого — мяту, розовые лепестки, курагу, ягоды — ну в крайнем случае цедру, вот за этим — эдаким, я полез в буфет во второй раз. Подтащив явно упирающийся венский стул поближе, я взгромоздился на него и продолжил изыскания в буфете.