Невидимый папа - Дарья Доцук Страница 12

У меня ухает сердце – она же обязательно расскажет маме! Всё время заходит к нам и жалуется – то на врачей из поликлиники, то на кассиршу, которая якобы её обсчитала, то на приезжих, которые не говорят по-русски, то на председателя ТСЖ, которая крадёт из бюджета («А откуда у неё машина? Крадёт! У меня на такие вещи нюх! Я тридцать лет в ревизионной комиссии проработала!»).

Обычно мама долго стоит на пороге, слушает вполуха, кивает, а потом наконец придумывает какой-нибудь предлог, чтобы поскорее от неё отделаться. Но на этот раз мама ведь может и прислушаться. Речь-то пойдёт обо мне, а не о кассиршах с председателями.

Василиса Никитична устремляется во двор – скорей, скорей, успеть донести, пока я её не перехватила!

Так она мне противна, что неохота даже в лифт с ней заходить, но другого варианта нет – не станет же она при мне рассказывать. Ни в коем случае нельзя подпускать её к маме.

– Здрасьте, – говорю я и нажимаю на кнопку «4».

– Здрас-с-сте, – отвечает она, презрительно затягивая «с».

Лицо у неё сморщенное, она кривит губы и не глядит на меня – злится, что я расстраиваю её планы.

Когда мы выходим на нашем этаже, Василиса Никитична смотрит на меня с прищуром, мол, ты не думай, я ещё вернусь, и недовольно удаляется к себе, волоча за собой тележку.

Обошлось. Дверь тут же приоткрывается. За ней мрачной тенью маячит мама.

– Ушла там эта ненормальная? Заходи скорей! – шепчет она. – Господи, как она мне надоела! Сегодня уже два раза приходила! Опять, наверное, кто-то ворует или обсчитывает. Или по телевизору что-то не то сказали. Видишь, я уже дверь боюсь открывать! Она звонит-звонит, а я притаилась и сижу, как будто меня дома нет. Хоть бы в выходной не трогала! Что за люди! Почему она из всего подъезда только ко мне ходит, а?

– Потому что только ты её слушаешь.

– Ну а как мне быть, прогонять её, что ли? – злится мама.

– Да просто не открывай, и всё. Или говори, что тебе некогда, – советую я.

Хорошо бы мама ей и правда больше никогда не открывала. Ну или хотя бы несколько дней. Может, повезёт, и Василиса Никитична всё забудет. Должна же память хоть иногда её подводить – почему бы не сейчас?

– Ну Жень! Смотри как ты насвинячила!

Мама возмущённо цокает языком, приносит тряпку и принимается подтирать чёрные кляксы, которые накапали с моих подошв, – весна, почва влажная.

– Да, сейчас вытру.

– Да я уже почти вытерла, – кряхтя, отзывается мама. – Коврик для кого лежит?

– Ну извини!

– Ну извиняю!

Я собираюсь удалиться в свою комнату, но мама меня останавливает:

– А ужинать?

Мы с Филиппом недавно съели по мороженому, так что есть я не хочу.

– Да я поела у Женьки.

– М-м… Чем там угощали?

– Едой, – бросаю я, но, сообразив, что нарываюсь, даю более подробный ответ: – Курицей с рисом.

– А салат был?

– Был. Свекольный, – придумываю на ходу.

– Ты ела?

– Да ела, ела!

– Молодец. А то я тут вегетарианский борщ с фасолью сварила, не хочешь?

Вегетарианский борщ – это плохой знак. Видимо, Славка упорно маячит на горизонте.

– Да нет. Ну, может, попозже.

Мама вздыхает и садится есть одна. Чтобы не скучать, включает телевизор. Зрительный зал аплодирует какой-то престарелой певице.

Позже мама заходит ко мне и зовёт пить чай. Я решаю, что нужно немного с ней посидеть для приличия, хотя она, конечно, опять заведёт про Славку.

– Женя, а смотри-ка, что тебе Слава передал!

Она протягивает мне коробочку с какими-то шоколадными шариками, похожими на кривоватые трюфели.

– Это что?

– Сыроедческие конфеты, – охотно поясняет мама. – Из чернослива, с молотыми орешками. Вот эти с кокосовой стружкой, эти с кунжутом, а эти с какао. Попробуй, очень вкусные!

В доказательство мама кладёт в рот конфету:

– Он шам шделал!

Я нехотя откусываю чуть-чуть, потому что, не попробую – начнётся скандал. Вообще, неплохо. Я бы ещё одну взяла, но не хочу давать маме ложную надежду. То, что мне понравились Славкины конфеты, совершенно не означает, что мне понравится и сам Славка.

– Ну как? – волнуется мама.

– Нормально.

Но она и этому рада. Улыбается, а в зубах – чернослив. Смешная!