Невидимый папа - Дарья Доцук Страница 11

В следующий раз, когда мы с Филиппом берём кофе навынос и гуляем в парке неподалёку от дома, я озвучиваю эту затею. Говорю, что, по-моему, это странно и даже невежливо – вот так залечь на дно и не подавать признаков жизни. Это же наш папа. Нужно, чтобы он знал, что мы помним и прощаем его. Может, с этого начнётся наше общение? А ещё лучше – подгадать письмо к его дню рождения, двадцать седьмому марта.

Филипп, который за минуту до этого выглядел совершенно довольным и увлечённо рассказывал историю о том, как Роберт Джонсон заключил сделку с дьяволом в обмен на талант к блюзу, вдруг мрачнеет. Черты лица обостряются, его трудно узнать. Что я такого сказала?

– И что же мы ему напишем? – осведомляется он с холодной усмешкой.

– Ну, расскажем, что мы теперь знакомы, – повторяю я, удивлённая тем, что эта идея ему, похоже, совсем не нравится. – Поздравим, пожелаем успехов. Ну что обычно желают в день рождения? Представляешь, как он обрадуется?!

Филипп качает головой, как будто считает меня маленькой и наивной.

– А он хоть раз поздравил нас с чем-нибудь? С днём рождения, с Новым годом?

Нам обоим прекрасно известно, что не поздравил, но ведь не в этом дело.

– Он не мог, – объясняю я. – Он же не знает, а вдруг нам про него ничего не рассказывали? Он боится.

– Ну да, боится, – хмыкает Филипп.

Кое-чего я совершенно не понимаю: ну как можно быть таким мстительным и злопамятным? Что же нам теперь, возненавидеть его?

– Ну пожалуйста, – прошу я, – это же папа. Я очень хочу написать.

– Ох, Женя, Женя, – вздыхает Филипп так, словно он глубокий старик, а я только-только в школу пошла. – Если бы он хотел, он бы сам нам написал, причём давным-давно. Поводов было достаточно. А если боится – ну что теперь? Значит, он просто трус.

Нет, я не согласна! Мне совершенно ясно, почему он не пишет, только вот Филипп этого никак не поймёт. Вбил себе в голову эту свою обиду, не разубедишь! Да, папа действительно перед нами виноват, этого никто не отрицает, но что же нам теперь, делать вид, что его не существует?

– Ну почему ты вот так сразу отказываешься? – обижаюсь я. – Может, ему стыдно?

– Вряд ли, – отсекает Филипп. – Ему не бывает стыдно.

Ничего на него не действует!

– Ну пожалуйста!

– Жень, ну зачем тебе это? Ты очень хочешь ему навязываться? Лично я – нет. Ещё не хватало унижаться перед этим… – Филипп хочет сказать что-то обидное, жёсткое, но косит на меня глазом и не договаривает. – Тебе так без него плохо? А вот ему, представь, без нас хорошо.

– Но ты же этого не знаешь! Ты же с ним не общался! – возражаю я.

Филипп поджимает губы. Тут я права, но он всё равно не желает со мной соглашаться.

– Спасибо, мне в детстве общения хватило. С ним уже тогда всё было понятно.

Я качаю головой, опускаю глаза и какое-то время мы идём по аллее молча. Филипп поддевает ногой упавший сучок и отодвигает с дорожки. Снова начинает вспоминать, как папа забыл его в парке.

– Ну вот, теперь всю жизнь будешь помнить, – говорю я. – Почему ты никак не можешь его простить? Нельзя же всегда злиться!

– А кто сказал, что я на него злюсь? – всё с той же холодной усмешкой интересуется он. – Я не злюсь, просто не хочу с ним общаться.

Я останавливаюсь. От его непрошибаемого упрямства у меня уже слёзы наворачиваются на глаза.

– Ладно, тогда я пойду домой.

– Ну не обижайся, Жень!

Но я обижена! Как тут не обижаться?

– Я же не спорю, что он поступил неправильно. Я уверена, что он уже и сам это понял. Дело тут не в том, как поступил он, а в том, как теперь поступим мы. И я считаю, что мы должны его простить. И написать ему вместе, как брат и сестра. Ну что тут такого?

Какое-то время Филипп ничего не говорит.

– Давай так, – смягчаясь, предлагает он после паузы, – я подумаю над твоим предложением. Но ты должна быть готова к тому, что папаша нам, скорее всего, не ответит.

Я шмыгаю носом.

– Ты, главное, подумай.

– Подумаю, подумаю, – обещает.