Королевишны #3колбаски - Клементина Бове Страница 12

– Ёшки-макарошки! Мама, ты что, забыла? Я же тебе говорила тогда, вечером, ну, помнишь, ты ещё была в той синей ночнушке, в которой соски просвечивают. Мы с Астрид и Хакимой отправляемся в Париж!

– Вот как? – Ноздри у мамы раздуваются (но изящно). – И когда?

– В начале июля. На каникулах.

– Вот как? И на чём будете добираться?

– Эх, мама, мама… Ты же сама тогда и предложила: на велике!

– Правильно говорить «на великах», – перебивает Хакима. – Потому что мы ведь не все на одном, а каждый на своём. Мы же не говорим «гусары прискакали на коне», тут то же самое.

Мама кивает Хакиме, подтверждая её правоту, и снова берётся за ручку машинки для теста, но крутит теперь так быстро, будто надеется, что та взлетит как вертолёт. Филипп Дюмон продолжает месить фарш, который непристойно чавкает у него под руками.

– Любопытно, – цедит мама. – И сколько дней вы будете в пути?

– Надо глянуть по карте. Или в интернете. Наверняка же есть какой-нибудь сайт, который говорит, как проехать на велике из Бурк-ан-Бреса в Париж, верно?

– А где будете спать?

– Под открытым небом, или на скрипучих сеновалах, или у добрых людей, которые встретятся нам в пути.

– Час от часу не легче! Ну и что вы собираетесь там делать?

Тесто для лазаньи всё лезет между роликов машинки; такими темпами оно через пару минут будет с занавеску для душа. Я улыбаюсь:

– В Париже, ты хочешь сказать, мамулечка-красотулечка?

– Да, в Париже, хочу сказать.

– О! Гулять. Слоняться по барам, пить на террасах кофе из крохотных чашечек за огромные деньги, зажёвывать десертами, всё такое.

– Великолепно. И на какие деньги?

Оп.

Тут, нужно признаться, с ходу я не нашла, что ответить, так что повернулась за помощью к Астрид с Хакимой, которым доведённый до истерики Колобулька раздирал руки в клочья.

– Астрид! Оставь в покое кота и скажи им, на какие деньги мы будем гулять в Париже.

Полная паника. Астрид мямлит:

– Ну, на те деньги… В общем, на деньги, которые…

– Которые заработаем! – предлагает Хакима, подняв руку.

Что ж, неплохой дебют.

– Ну да, вот именно! – ободряюсь я. – На заработанные деньги!

– И как же вы их заработаете? – язвительно спрашивает мама.

– Как? Ха, так в том-то и вся прелесть! Ну давай, скажи им, Хакима.

– Ну, мы будем… В общем, будем…

Я опасалась: два ответа в тему за день всё-таки многовато для нашей Серебряной Колбаски. Так что я уже готовилась как-нибудь выкручиваться, как вдруг:

– Будем торговать! – объявляет Астрид в порыве вдохновения.

– Торговать, – повторяет мама (ага, она заметила лист теста и перехватила-таки на лету). – Очень интересно. И чем конкретно вы будете торговать?

Тут я произношу первое слово, которое приходит мне на ум, которое преследует меня все последние дни, если не годы:

– Колбасами!

Филипп Дюмон и мама опускают руки, как будто забыли, что вообще-то у них сегодня спецоперация «Лазанья».

– Колбасами, – повторяет мама.

– Да! – восклицает Астрид. – Будем продавать колбаски по дороге!

– И чёрные, кровяные, и белые, свиные.

– И вегетарианские, для тех, кто не ест свинину, – тараторит Хакима. – Потому что иначе это будет деноминация!

– Дискриминация. Да, Хакима, разумеется. Мы не хотим такого в своей лавке.

– Три колбаски, три соуса, – загорается Астрид с азартом не то гурмана, не то кулинара. – Колбаска с яблоками, с горчицей или с луком. Формула: колбаса на выбор + соус на выбор = три евро.

– Пять евро, – поправляю я. – Плюс напиток, шесть.

– Нет-нет, мы не повезём напитки, будет слишком тяжело, – говорит Хакима. – Надо брать только необходимый минимум.

– Ладно.

– Она права, тяжеловато для прицепа, – добавляет Астрид, которую уже не остановить.

– Прицепа? – цедит мама сквозь зубы.

– Да, мадам, я про прицеп моей мамы. Она возит на нём свою керамику. Ну, ты знаешь, Мирей… Такой, к мотику сзади цепляется.

– А, так вы теперь уже на мотике?

(Хакима: «На мотиках».)

– Нет-нет, – отвечает Астрид. – Мы его… э-э… в общем, приспособили, чтобы цеплялся к трём великам.

– А, ну да, точно! Где моя голова…

И чтобы убедить маму и Филиппа Дюмона, что я её всё-таки не потеряла, я со всей силы хлопаю себя по лбу. Похоже, они не очень-то верят.

В конце концов маме удаётся выговорить спокойнейшим голосом:

– Ещё поговорим об этом.

Филипп Дюмон, отвернувшись, возвращается к кулинарным задачам и посвящает себя подготовке фарша к запеканию. Лица его я не вижу, но вот плечи у него мелко подрагивают – беззвучный смех?

Через несколько минут он кладёт мне в руку скомканный стикер, и, развернув его, я нахожу на нём номер Элен Вейра.

После ужина, когда Астрид с Хакимой уже ушли, мама просит меня присесть за кухонный стол, и я, разумеется, заранее знаю всё, что она сейчас скажет: что мы втроём не должны шататься по дорогам, малышка Хакима ещё слишком мала, мы не можем за неё отвечать, мы и сами ещё малы и за себя-то отвечать не можем, велосипеды – это опасно, ведь мы поедем по проезжей части, кругом бандиты с большой дороги, педофилы, которые подстерегают девочек, которые гуляют одни (даже колбасообразных), и вообще нельзя вот так ни с того ни с сего торговать едой на улице без соответствующего диплома и санитарных сертификатов, которые нужно запрашивать в Министерстве Уличной Еды минимум за восемь лет…

…и я выстраиваю в голове оборону против каждой из этих атак и готова отразить все её доводы железными аргументами, не зря же я дочь Клауса фон Штруделя, доктора философии и риторики.

Но нет, оказывается, она хочет поговорить совсем о другом. И от того, что она говорит, во мне всё бурлит, горит, вопит.

– Я наконец должна тебе кое-что рассказать. Мы с Филиппом… у нас будет ребёнок, Мирей. Ведь это хорошая новость?

Проходит почти вечность. Колобулька успевает стянуть своей маленькой лапкой кусок фарша со стола, покатать его по паркету, поиграть им в пинг-понг, съесть, срыгнуть, съесть заново и сигануть на лестницу, испугавшись комка пыли.

Наконец мама, решив, что лучше дать мне переварить информацию, встаёт и начинает медленно подниматься по лестнице, и только тогда я бросаюсь за ней. Я останавливаю её на полпути между этажами:

– Ребёнок? Вы что, в пробирке его зачали или как?