Отключай  - Ребека Уна Страница 10

– Как бы там ни было, теперь это вне закона, – говорит Дана, и голос у нее уже обычный, как всегда. – Давай поболтаем о чем-нибудь другом.

Я подключаюсь и вижу, что мама спрашивает:

– Ты уже возвращаешься?

– Да, – пишу я.

Мы еще поговорили с Даной про рекомендации, которые она слышала, про ее любимые бутылочки с едой – оказывается, там все витамины группы В и Е. Дана заказывает те, которые похожи на продолговатые трубочки.

– Почему? – спрашиваю я.

– Напоминают жареную картошку, нарезанную брусочками, как в детстве.

* * *

И к чему привело мое нездоровое любопытство? Из-за этих поцелуев температура у меня с трудом снижается. Измеряю как всегда, каждую неделю. Даже если она всего на полградуса выше, уже мешает учиться. Мешает мозгам молниеносно обрабатывать информацию. Препятствует дисперсному мышлению. У меня мозги никогда не работают так же быстро, как у Алы. Но теперь об этом знаю не только я – и учительница это заметила.

– Грита, ты все время теряешь темп. За неделю – всего шестьсот статей.

Она, наверное, думает, что я время провожу на стадионе, потому и не успеваю сделать всего, что полагается нормальным восьмиклассникам.

– Бегаешь? – Она смотрит мои температурные записи.

– Нет.

Я и правда не бегаю, но с тех пор, как в последний раз говорила с Даной, температура не падает.

– Сама знаешь, мне можно сказать все. – Учительница треплет меня по волосам. Она не сердится. Да и что тут сердиться. – Ты же знаешь, никаких наказаний нет. Даже на второй год не оставляют.

Знаю-знаю. Только если я не буду как другие – отдалюсь от всех. Стану отшельницей. Бракованной, или как там.

Некоторое время не хожу на стадион. Не могу. Я должна подождать, пока прекратятся химические реакции и действие нейромедиаторов, тогда, может, и побегу.

Все думаю про того парня. Глупо надеяться его встретить – может, он всего раз в месяц бегает. Хотя, если посмотреть на его голени, так не подумаешь. Он бегает чаще.

Стараюсь оставаться спокойной. Как можно больше Жить. Путешествовать. Играть. Разговаривать. Мне почти удается. Вернее, почти удается вжиться в бессмысленность.

Две недели температура у меня снижается. Хоть и на тысячные доли градуса, но снижается постоянно. Я быстрее обрабатываю информацию и меньше думаю о той встрече с Даной. В последнее время у меня не появляется большого желания к ней забежать, хотя умеренное желание остается. Мы с мамой то и дело шутим, и я даже с папой повидалась, так что чувствую себя совсем хорошо.

Однако через две недели после того, как я навестила Дану, у меня опять случился кризис.

– Мама, – говорю, и плачу, и плачу, и плачу, а у мамы лицо как вытянутая луна. – Я, наверное, запишусь на терапию.

– Понимаю.

– Учительница так сказала.

– Знаю.

Сегодня ночью мне опять приснился тот парень. Странно, потому что я даже и лицо его забыла, а ведь лицо – самое главное в нашей жизни. Во сне он приближался ко мне, а я к нему. Наконец мы слишком сблизились, и он не догадался от меня отодвинуться, как Дана. Мне стало не хватать воздуха, как Але. Температура у меня слишком снизилась, и потому я, как и Ала, не выдерживаю более тесного контакта. Я закричала и проснулась. Страшно, когда просыпаешься и не за что ухватиться, если не считать кресла. В комнате только стол, шкаф и ускоритель. Мама рассказывала, что в детстве я, когда боялась, иногда пряталась в шкафу. Но до шкафа надо дойти, а мне страшно. Кладу на лицо блокнот. Он не хочет меня прикрывать, соскальзывает и соскальзывает. А больше ничего нет.

Мы все вокруг расчистили.

* * *

Иду на терапию. Маме не сказала, но она и так узнает. И Ала узнает. Иду из любопытства. Любопытно, как там помогают избавиться от недостатков.

Сидим в комнате, нас несколько человек. Я и трое взрослых. Мне становится неловко. Значит, нет других подростков, у которых те же беды, что и у меня? Неужели я одна такая бракованная? Или у меня все по-дурацки разладилось от этих пробежек на стадионе? А может, другие не попадаются, потому что умеют прятаться, например тот незнакомец в парке.

Он бы тоже должен здесь быть, но его нет. Он куда более странный, чем я. Бегает без оболочки, с поцарапанной голенью, и еще осмелился помахать мне рукой. Но его здесь нет. Может, ему нравится быть бракованным. Если кошмары не мучают, быть бракованным – это полбеды.

Руководительница объявляет, что мы собрались в первый и, наверное, последний раз. Другие терапевтические занятия будут проходить нормально, в соответствии с потребностями каждого.

– Чтобы вы не тратили время попусту, будем видеться обычным способом, если только не случится чего-нибудь особенного. Но опыт показывает, что особенных случаев не бывает. – Помолчав, она уточняет: – Почти не бывает.

Затем она объясняет, как работать с недостатками. Для этого существуют определенные методы – очень, оказывается, простые. Как известно, никакое насилие здесь недопустимо, потому что подсознание насилию сопротивляется, а мы стремимся склонить подсознание на свою сторону. Подсознание будет на нашей стороне, только если его не принуждать, иначе оно станет с нами соперничать.

Руководительница перечисляет общие недомогания и их симптомы. Одно из них называется необъяснимой тоской. Когда тоскуешь по чему-то неопределенному, чего мы сами не испытали, но что знали наши предки. Следы этого опыта можно найти в нашем коллективном, то есть общем для всех, бессознательном. Тоска проявляется через такие симптомы, как невольные вздохи или неприличное хихиканье.

Как интересно – в системе все это не запрещается, а напрямую, в жизни, это уже признак ущербности.

Руководительница привела пример коллективного бессознательного. Она назвала другое недомогание – бесцельные движения. Предки много и бесцельно блуждали, бегали в неподобающих направлениях, и потому кое у кого из нас повышенная потребность в движении, которая не уменьшается даже после ускорителя. Еще одна потребность – питаться живой пищей, которую надо долго жевать, и мы тратим на это время, вместо того чтобы развивать мозг и совершенствоваться. У одних эти расстройства проявляются сильнее, у других – слабее, есть и такие, у кого они не проявляются совсем. Уже планируются операции по корректированию памяти, они помогут избежать терапии, которая, по сути, тоже напрасная трата времени.

– Нет ни одного человека, которому не удалось бы избавиться от расстройств. Если применяется терапия, выздоравливают быстро. Важное условие, – руководительница тычет в блокнот, – вы должны решиться устранить недостатки, потому что это – балласт.

Хорошая новость, думаю я. Оглядываю троих, сидящих напротив меня, стараясь не упираться взглядом в лица. В них – почти никакого ответа; вернее, не могу по ним прочитать, радуются эти люди, разочарованы или полны надежд. Ой, опять формулирую по-старинному. Надо бы сказать: не знаю, позитивны они, нейтральны или скорее отрицательны в отношении терапии.