Дорога - Александра Маринина Страница 96

– Какого лешего он вмешался?! – возмущалсяВорон. – Нет, ты только представь себе, как славно могло бы получиться,если бы этот крендель в «пирамидах» не сунулся к лифту! Сверху как раз в этотмомент спускался мальчик, который Леле нравится, но с которым ей никак неудается познакомиться. Помнишь, я тебе рассказывал? Его зовут Вадим, у негобольшая овчарка, он с ней во дворе гуляет. Леля робкая девочка, она первой неможет заговорить, вся в мать, Люба в ее возрасте тоже такой была, а Вадим еепока не замечает. Представляешь, какая роскошная возможность для них была быпознакомиться? Леля пугается, кричит, зовет на помощь, Вадим натравливает наманьяка собаку, спасает Лелю… Прямо как в кино! А тут этот, будь он неладен. Нучего он лезет? Чего ему надо?

– Ты меня спрашиваешь? – скептически осведомилсяКамень. – Это ты должен мне рассказать, кто это такой, чего он лезет и чтоему надо. Откуда он вообще взялся?

– На скамейке сидел, – дал Ворон исчерпывающуюинформациию. – С самого утра. Несколько раз отходил пописать, купитьводички и переодеться. Еда у него была с собой, он бутерброды ел.

– И ты считаешь, что это ответ? – рассердилсяКамень. – Почему он сидел на скамейке? Для чего он переодевался? С тобойсериал смотреть – все равно что детектив читать, у которого последние десятьстраниц вырваны. Читаешь как дурак, читаешь, а самого главного так и неузнаешь. Ну что ты на меня так смотришь? Что, я не прав?

– Не знаю, прав ты или нет, а только браниться ненадо, – обиженно ответил Ворон. – Чего ты ко мне цепляешься? Что ятебе, Фигаро здесь, Фигаро там? У нас есть цель, у нас есть главные персонажи,и нечего меня гонять за каждым встречным-поперечным, эдак мы вообще никогда доконца не досмотрим. То ты меня донимал с мужиком, который перед зданием судаторчал, когда Геннадия судили, то грузина того тебе подавай, который Кольку отдраки спас и его дружков в ресторане водкой поил, то теперь про этого РобинГуда недоделанного ты хочешь знать. Нельзя так разбрасываться, мы должны бытьцелеустремленными.

Камень с нескрываемым любопытством взглянул на друга ипошевелил бровями. Движение было едва заметным, но при ограниченныхвозможностях мимики вполне достаточным, чтобы выразить мысль: «Что это ты,парень, так расхрабрился?» Ворон все заметил и правильно прочитал, поэтомуподбоченился, насколько позволяло еще пока не зажившее крыло, и с вызывающимвидом объявил:

– А я тебя предупреждал, что у меня движение протеста.

– Как? – изумился Камень. – Оно еще незакончилось? Я думал, мы это давно проехали. Послушай, нельзя же так долготоптаться на одном месте, это прямо какой-то застой получается. Тыпопротестовал немножко – и хватит уже, давай сериал смотреть.

– Ты никогда меня всерьез не принимал, – не нашутку разобиделся Ворон. – Ты меня полностью закабалил, ты меня поработил.А моя внутренняя сущность рвется к свободе и независимости.

– Внутренняя сущность – это душа, что ли? – сулыбкой осведомился Камень.

– Ну, пусть душа, если тебе так понятнее.

– Твоя душа всю жизнь рвется только к одному – кромантической любви. Я тебя, слава богу, не одну тысячу лет знаю. Так что ненадо мне тут развивать идеи либерализма и демократии. Всё, птица, кончай базар,ты меня утомила. Даже акции протеста должны иметь свои пределы.

– Почему? – живо заинтересовался Ворон, сразу жезабыв о своих амбициях.

– Потому что в противном случае протестующие во имядемократии превращаются в диктаторов, то есть в свою противоположность. Они такпоглощены самой идеей протеста, что перестают замечать все остальное и пытаютсяэто самое остальное полностью подчинить своему протесту.

– Я не очень понял, – растерянно проговорил Ворон.

– Ну, это для тебя сложно. Со временем поймешь. Вы,папаша, не отвлекайтесь, вы рассказывайте.

– Да я все уже рассказал, что знал.

– А про того, переодетого?

– Я же сказал, что не знаю, – огрызнулсяВорон. – Я тебе честно признался, а ты мне печень выедаешь. Ну не знаю я!Ты хочешь, чтобы я опять влез в этот последний эпизод и последил за ним? Ты кэтому ведешь?

– Именно.

– Все-таки ты злой, – печально констатировалВорон. – Ты же знаешь, что я точно туда не попаду. Ты же знаешь, что уменя нет таких способностей, как у этого гада замшелого. Зачем ты пытаешьсялишний раз унизить мое достоинство?

– Извини, – усмехнулся Камень, – я неподозревал, что для тебя это так болезненно. Так что там с переодетым-то?

– Ты негодяй! – выкрикнул Ворон. – Тынеблагодарная бессердечная скотина! Чего ты от меня добиваешься? Чтобы япризнал свою ошибку?

– Да больно нужны мне твои признания, – фыркнулКамень. – Я добиваюсь от тебя вразумительной информации. Ладно, забыли ипроехали. Но в следующий раз будь, пожалуйста, повнимательнее. Кто-то же всеэти годы следит за Романовыми, а мы с тобой так и не знаем, кто и зачем.

Ворон обрадовался, что на этот раз все обошлось безкровопролития. Он и сам понимал, что с этим переодевающимся наблюдателем что-тоне так и надо было бы проследить за ним, но это означало бы потратить ещекакое-то время, и, вполне возможно, время немалое, а ему так не терпелосьвернуться к Камню, рассказать об увиденном, поде-литься своим возмущением и,самое главное, попросить… Просить он боялся, но в то же время надеялся, чтопросьба его будет услышана. Ему так хотелось, чтобы все было по-другому!

– Камешек, а Камешек? – осторожно приступил он кглавному.

– Ну, что еще?

– А ты согласен, что если бы не переодетый, то Лелямогла бы познакомиться с Вадимом?

– Наверное, могла бы. Но ведь не познакомилась.

– В том-то и дело, – вздохнул Ворон. – А правдаже, было бы хорошо, если бы они познакомились? Он ей так давно нравится, она онем все время мечтает, даже стихи об этом пишет. Надо бы помочь девочке. Чегоже ей так страдать?