Мистер Бикулла - Эрик Линклэйтер Страница 9

— Значит, опять я виновата?

— Ты должна отвечать за свои поступки, только и всего. Но дело не в этом, а в том, что в такой прекрасный день Клариссе не повредила бы прогулка в парке.

— По-твоему, я должна была насильно тащить ее туда, как бы она ни упиралась и ни хныкала?

— Она вполне… У нее ничего не болит? Ей, может быть, хотелось спать?

— Я дала ей успокоительное.

— Так проще, да? Кому же нужно лекарство, пациенту или няне?

— Я же говорю, ребенок плакал…

— Это, прежде всего, потому, что ты не подчиняешься моим простым правилам.

— Неужели ты всерьез думаешь, что я буду жить по твоим законам и правилам? Ты что, решил расписать мою жизнь по пунктам, как тебе заблагорассудится? И думаешь, я подчинюсь и буду жить по твоим командам? В таком случае я поищу себе другого психоаналитика!

Щеки Лессинга побледнели, губы и подбородок задрожали, но он сдержался, хотя Клэр уже почти кричала на него, стоя на полу в одних чулках. Он сказал дрогнувшим голосом:

— Если ты не понимаешь, что нельзя, ни в коем случае нельзя пичкать ребенка наркотиками, то твою жизнь просто нужно подчинить правилам.

— Ради Бога, не говори глупостей и не устраивай сцен! Я не пичкала ребенка наркотиками! Я дала ей успокоительное, только и всего.

— Успокоительное, которое содержит хлоралгидрат, — его, между прочим, британская фармакопея ^[8] признала наркотиком.

— Я не знаю и не хочу знать ничего об этой британской… как ее там… Достаточно того, что мне известно о тебе: ты всю свою жизнь занимаешься тем, что делаешь из мухи слона, и готов подвергнуть критике все, что не выудил из книг. Я сыта по горло твоим нытьем.

— А тебе никогда не приходило в голову, что я могу быть прав?

— Не приходило, потому что я знаю, отчего ты ноешь!

— Не надо, Клэр! Неужели ты в самом деле считаешь, будто все, что я говорю, — предвзятые суждения, направленные против тебя, и все мои доводы — это аргументы ad hominem? ^[9]

— Иди к черту, Джордж! Ты на своем-то родном английском языке мудрено выражаешься, а когда переходишь на латынь… о, пошел ты к черту!

В ее голосе было столько ненависти, будто она хотела выплеснуть на него весь свой гнев. Раздражение Лессинга, слабое, как плохой пловец в разбушевавшемся море, уступило место отчаянию, и он с позором покинул поле битвы.

— Это не так далеко, как тебе кажется, — сказал он и некоторое время наблюдал за Клэр. Она вернулась на свой диван, поправила подушки, пригладила волосы и опять раскрыла книжку и, все еще задыхаясь от злости, постаралась принять холодный и безразличный вид.

Он вернулся в свой кабинет и закрыл окно, потому что на улице похолодало. Становится все хуже, думал он, хотя и не сразу, постепенно. Так не может продолжаться до бесконечности, но это надолго. Я не знаю, куда деваться, и даже если бы знал…

Склонив голову и ссутулив плечи, он метался по комнате, пока неожиданное решение не привело его к письменному столу. Лессинг сел и нервными дрожащими пальцами открыл свой внушительных размеров дневник. Препарат, сказал он себе, не внесен в список британской фармакопеи, а между тем это сильнейший наркотик, который, к несчастью вызывает привыкание. Он достал массивный отрывной блокнот в черном переплете и стал искать последние записи о мистере Бикулле. Блокнот сразу открылся на нужном месте, и Лессинг увидел конверт, на котором он сам написал адрес сэра Симона Киллало, после того как мистер Бикулла ушел, а Клэр отправилась в ресторан. В конверте лежала пятифунтовая купюра, каковой он собирался расплатиться за картину с изображением тхагов и их жертвы; он забыл отправить это письмо.

От собственной беспечности его бросило в жар — что мог о нем подумать сэр Симон? Вскрыв конверт, Лессинг поспешно набросал записку с извинением, наклеил марку на новый конверт и уже собирался отправить письмо, когда служанка доложила о появлении очередного пациента. Мистер Бикулла, уверенный в том, что он желанный гость, бодро вошел в кабинет.

— Вот мы и встретились снова! — с улыбкой воскликнул он. — Как я ждал этого момента! У меня для вас есть кое-что интересное. Как вы поживаете, доктор Лессинг? Надеюсь, у вас все в порядке?

С усталой улыбкой Лессинг небрежно протянул ему руку. Мистер Бикулла ответил рукопожатием и, слегка наклонившись, с дружеским участием заглянул в лицо доктору. В его голосе появились сочувственные нотки.

— О, — протянул он, сложив губы трубочкой, — вы устали! Вы слишком много трудитесь, много волнуетесь. Вам нужен отдых!

— Не стоит об этом, — сказал Лессинг, — здесь пациент вы, а не я. Мне разрешено волноваться, если так хочется.

— Но вы явно злоупотребляете этим, — настаивал на своем мистер Бикулла. Отойдя на пару шагов назад, он окинул доктора Лессинга критическим взглядом, будто оценивал лошадь на скачках. — Вы мучаете себя.

— В конце концов, это мое дело, — вспылил Лессинг. — Британский медицинский совет пока еще не внес личное счастье в число обязательных достижений профессионала, и далеко не все врачи могут им похвастаться. Возможно, я неправильно распоряжаюсь своей жизнью, но обязан быть полезен другим.

— Да, конечно, — сказал мистер Бикулла, — я это прекрасно знаю и понимаю вас. Простите меня. Я не хотел вас обидеть, напротив…

— Очень любезно с вашей стороны, — ответил доктор Лессинг и немного помолчал, после чего продолжил с напускной бодростью: — А теперь самое время поговорить о вас и о ваших проблемах. Должен заметить, они не подорвали ваше здоровье. Да и выглядите вы превосходно. Вам все еще снятся кошмары?

— Почти неделю они меня не мучили. Но в ночь на субботу мне все же приснился дурной сон, а в воскресенье я видел еще более страшный сон. Сегодня ночью я вообще проснулся в холодном поту. Но вместе с тем это было очень интересное сновидение. Вы согласитесь со мной, когда услышите. Но давайте все по порядку, сначала — первый сон.

Мистер Бикулла сел на край кушетки, уперев локти в колени и соединив пальцы рук. Он был настроен на серьезный лад, его голос звучал приглушенно.

— Мое сновидение началось с того, — сказал он, — что я вошел в лифт. Это был маленький лифт, где могли разместиться два человека, не более. Я закрываю внешнюю дверь, потом внутреннюю, стальную. Щелк! — вот я и в кабине. Пока еще горит свет. Нажимаю на кнопку третьего этажа, а всего их в здании пять. Лифт медленно, очень медленно поднимается, останавливается между вторым и третьим этажами. Какое-то время я спокоен. Но не надолго. Вот в кабине гаснет свет, и я начинаю звать на помощь. Но успеваю крикнуть лишь раз, ибо лифт опять приходит в движение, и мне становится стыдно за себя. В кабине все еще темно, но на этаже горит свет, и я уже приготовился покинуть кабину. Но лифт не останавливается! Он проезжает мимо третьего этажа, мимо четвертого, и снова делается темно, теперь я кричу, не помня себя от страха, и налегаю на стальную дверь. Мне очень страшно. На пятом этаже…