Логово змея - Борис Руденко

Мой старший друг, писатель, историк, философ Еремей Парнов как-то выразился в том смысле, что сегодняшний детектив потерял специфическую оболочку, которая прежде обозначала его среди иных жанров литературы. Оболочка эта, которую условно можно было бы именовать «придуманностью», задавала место действия, круг действующих лиц, среди которых в массе подозреваемых наличествовали герой («хороший») и антигерой («плохой»), а также некую ситуацию, совершенно непредставимую в обыденной жизни. Например, оторванный непогодой от прочей цивилизации старинный замок, в котором к одру умирающего патриарха собирается десяток претендентов на наследство. Или труп с ножом в сердце в запертой изнутри комнате, сжимающий в мертвой руке обрывок бумажки со странным шифром…

У российского читателя подобные завязки действия, перенесенные на сегодняшнюю почву, вызвали бы лишь ироническую улыбку. Какие замки! Какие запертые комнаты! Жестокая, беспощадная реальность – со взрывами, разборками, киллерскими контрольными выстрелами в голову – вторгается в дом каждого с экранов телевизоров, со страниц газет. Потому отечественный детектив сегодня – всего лишь отображение того, что ежедневно происходит за окном каждого потенциального читателя. Попросту говоря, детектив превратился в обыкновенный реалистический роман. Сохранив, конечно, некоторые свои специфические особенности в части выбора главного героя (сотрудник «органов», частный сыщик и т. д.).

Потому и в моих детективах фактически почти нет ничего придуманного, сконструированного, «высосанного из пальца». Практически каждый отдельно взятый эпизод, из которого складывается сюжет, как говорится, имел место быть в действительности. Ну разве что иной раз допускается некоторое (не слишком значительное) преувеличение ситуации. Да и о том упоминаю лишь потому, что всякий раз за время подготовки книги в печать жизнь, реальность выдает такие сюжеты, которые напрочь перекрывают любые попытки автора фантазировать.

Увы, наша жизнь сегодня много фантастичней, запутанней и страшней, чем любой детективный сюжет.

Но именно жизнь дает пищу для книжных построений. Кто-нибудь слышал когда-нибудь про датский, к примеру, детектив? Нет, иногда детективы там пишут. Убил плохой датчанин свою бабушку, и за ним гоняется вся датская полиция. В конце ловит, конечно. А больше в благополучной, сытой, тихой Дании ничего не происходит. Поэтому датчане свои детективы не читают. Они читают американские – про гангстеров и всесильную мафию, вздрагивая от книжных ужасов у теплого камина. А потом пьют пиво, едят бифштексы и ложатся спать.

Мы тоже прежде предпочитали американские, потому что в СССР преступник был «…один, совсем один, а со мною (милиционером) вся моя страна!» – да их тогда вообще мало печатали. Но теперь у нас все есть свое, родное – и гангстеры, и продажная власть, и мафия покруче, чем в Америке. Вряд ли в этом заключен предмет для национальной гордости, однако это факт.

Потому, открывая эту книгу, примите как данность: все, что описано тут, либо уже произошло, либо могло произойти, либо – увы! – еще вполне может случиться.

Но детектив пишется не только для того, чтобы развлечь читателя, погладив его по напряженным струнам души. Преступление отвратительно; преступник – человек, сознательно причиняющий зло своему ближнему, – отвратителен бесконечно. Да и не человек он вовсе, как мне все чаще кажется. И если читатель хоть ненадолго взглянет на происходящее моими глазами, хоть на минуту разделит со мной мою боль за огромное число униженных и оскорбленных властвующим и безнаказанным сегодня криминалом, мой гнев от нежелания государства прийти своим гражданам на помощь, мою надежду, что это все же когда-нибудь произойдет, – свою задачу я, как автор, буду считать выполненной.

Засим – прощаюсь до новых встреч.