Сонька. Продолжение легенды - Виктор Мережко Страница 81

Сонька оглядела Кочубчика со всех сторон, полюбовалась на его белый костюм, сидевший на нем как влитой, поправила любимому прическу, разгладила бородку.

— Что-то нехорошо у меня на душе, Володя.

— Не парься, мама, — отмахнулся тот. — Будто на японца провожаешь.

— Не на японца, а все одно боязно. Как бы тебя ляшаги не заприметили.

— Разве у меня на лбу написано, что я вор?

— Не написано. Со стороны — прямо джентльмен какой. А как к своим корешам причалишь, так и пойдет хвост следом.

Володя повернулся к ней, с досадой объяснил:

— К корешам не пойду. Хвост не зацеплю. А для тебя, возможно, кой-чего щипну.

— Не надо, Володя! — испугалась воровка. — Не дай бог, словят. Я ж тебе денег дала!

— Ладно, мама, пошутковал я, — снисходительно усмехнулся тот. — Для меня теперь жизнь по новой рельсе пошла!

Кочубчик двинулся к выходу, Сонька не отставала.

— Скажи, зачем в город идешь?.. Чего тебе здесь не хватает?

— Кислороду не хватает!.. Задыхаюсь я здесь, мама. Понимаешь?.. Дай сделать глоток полными грудями!

— С Богом, — сказала ему вслед женщина.

Кочубчик важно, неторопливо, под молчаливым и внимательным взглядом дворецкого, вышел во двор, оглянулся.

— Не пыхти, папашка!.. Живы будем, не помрем!.. А помрем, так и хрен с ним!

Воры, Артур и Улюкай, сидевшие в повозке на другой стороне Фонтанки, довольно далеко от ворот особняка, увидели господина с тростью и в белом костюме, севшего в пролетку, напряглись.

— Что за форель выплыла? — пробормотал несколько удивленный Улюкай. — Вроде такого мизера здесь еще не было.

— Видать, какой-нибудь коршун из следаков, — предположил Артур.

— Может, прокатимся за ним?

— А если шпики тоже увяжутся?

— Поглядим.

Повозка с Володей резво взяла с места, хвост за ним почему-то не пошел, и тогда Артур крикнул кучеру:

— Пошел!.. За лохмачом в белом!

Воры понеслись следом за Кочубчиком.

Когда Сонька, проводив Володьку, вернулась в комнату, здесь ее ждала раздраженная Михелина.

— Куда ты его отпустила?

— Тебе-то что? — обозлилась мать.

— Пусть сидит здесь и никуда не выползает!

Мать подошла к дочке вплотную.

— Что ты лезешь не в свои дела?.. Что ты шныркаешь за всем, куда тебе не велено?

— Потому что ты моя мать! И я не хочу, чтобы какой-то варнак подвел тебя под решетку!

— Он тебе не варнак!

— Варнак!.. Сколько раз он предавал тебя? Где ты его подобрала?

— Не твоего ума дело!

— Слепая!.. Ничего не видишь! Не видишь и не понимаешь! Я не видела еще тебя такой!

— А себя видела, когда за князьком бегала?

— Что ты сказала? — Михелина даже сжала кулаки.

— Тоже была полоумная!

— За «князьком» я не бегала! Он первым подал мне руку! У нас любовь была!

— Во-во, любовь!.. Между аристократом и воровкой. Очень большая и чистая любовь!

Дочка вдруг размахнулась и изо всей силы ударила мать по лицу. Обе от неожиданности замерли, Сонька бросилась было прочь, но Михелина тут же догнала ее, повисла на ней.

— Мамочка, прости… Прости меня, мамочка!

Они не заметили, как к ним подошла Анастасия с конвертом в руке, некоторое время отрешенно смотрела на них и, когда Михелина повернулась к ней, совсем тихо произнесла:

— Князь Андрей ранен. Очень тяжело…

Михелина взяла конверт, невидящими глазами пробежала написанное.

— Где он?

— В госпитале. В Харбине.

— Я еду к нему. Завтра же.

— И я с тобой, — твердо и решительно заявила княжна.

День в Петербурге выдался самый отменный. Светило мягкое солнце, ветра почти не было, праздной публики на улицах было более чем предостаточно.

Улюкай и Артур из своей повозки видели, как Володя Кочубчик, в светлом костюме, в шляпе и с тростью, вышел из пролетки на углу Невского и Литейного, остановился и стал с оглядкой и осторожностью осматриваться. Затем, сильно хромая, пересек Невский и подошел к нищенке Зоське, сидящей ныне на его насиженном месте. Сучка пока видно не было, да и вряд ли он сейчас был бы кстати.

— Чудной кругляк, — заметил Улюкай.

Зоська выпрашивала милостыню у всех проходящих мимо с обычным набором жалоб, наговаривая как можно побольше и пострашнее.

— Помогите, люди добрые, горькой вдове, муж которой сгинул на проклятой войне с проклятым японцем!.. Дом сгорел, пятеро деток из десяти успели вылезть из огня, только лучше б они сгорели в полыме, чем помирать от голода на глазах у несчастной матери… — Увидела Володьку, не признала его, прибавила жалости в голосе: — Господин хороший!.. Вижу, что человек вы добрый, сердечный, умеющий понять чужую беду!.. Подайте бедной вдове хоть бы какую копейку, потому как с утра не было во рту даже макового зернышка…

Кочубчик сунул ей рубль, от чего нищенка прямо обомлела, с ухмылкой пробормотал:

— Чего голосишь, дура?.. Открой зенки, Зоська. Не признала, что ли?

Та от неожиданности на миг потеряла дар речи, пробормотала:

— Господи, Володька… А чего ты такой?.. Прямо барин натуральный.

— Не ори так, — прошептал Кочубчик и поинтересовался: — Как вы тут?

— Будто сам не видишь, — огрызнулась нищенка. — Сам-то чего вырядился?.. Неужто и правда барыня приодела?

— Кто б ни приодел, а наше теперь от вашего далеко!

Зоська хмыкнула:

— Если ваше так далеко, то чего приперся?

— Глянуть на вытянутые ваши рожи, да и тугриков по старой памяти подбросить! — Он достал еще рубль.

Со стороны к ним подковылял Сучок, начал было голосить:

— Господин хороший, пожалей инвалида войны…

— Не гунди! — толкнула его Зоська, пряча добычу. — Не узнал, что ли?.. Володька! Кочубчик!

— Боже снятый, — перекрестился нищий. — И правда Володька! Это что ж — наказали тебя или помиловали?!