Тустеп вдовца - Рик Риордан Страница 8

На закате небо приобрело цвет вареного баклажана, и семь миллионов скворцов собралось на совет на деревьях и телефонных проводах города. Они издавали пронзительные скрипящие вопли, которые наверняка сбили настройки всех сонаров подводных лодок в Мексиканском заливе.

Я стоял на кухне и читал вечерний выпуск «Экспресс ньюз». После того как я открыл третью банку пива «Шайнер бок», у меня возникло приятное ощущение немоты в членах.

Джули Кирнс благородно позволила себя пристрелить в день, когда других новостей не наблюдалось, и маленькая статейка, посвященная ее смерти, появилась на А-12. Меня там тоже упомянули как сознательного гражданина, позвонившего в 911. Автор статьи даже успел сделать домашнее задание и сообщил своим читателям, что они, возможно, помнят песенку Джули Кирнс «Еще три одиноких ночи», записанную Эммилу Харрис в 1978 году, или по ее более поздним концертам в качестве скрипачки и певицы, выступающей на подпевках у восходящей местной звезды Миранды Дэниелс. У полиции нет никаких улик, ни оружия, ни надежных свидетелей.

Журналист ничего больше не написал про Джули Кирнс — никаких интересных фактов, которые мне удалось узнать, пока я ходил за ней по городу, разговаривал с соседями и изучал мусорное ведро. Например, про тот факт, что Джули любила тайскую еду и делала покупки в том же магазине «Нью эйдж», куда ходит моя мать. Или что Джули играла в группах, исполняющих музыку «кантри», с шести лет, но тайно, по ночам же слушала Ицхака Перлмана. [14]Кроме того, он пила дешевое белое вино и у нее был попугай.

Ни один из полезных фактов не попал в газету, кроме того, что теперь у Джули Кирнс имеется дырка в голове.

В последней части статьи автор возмущался, что полиция закрыла парковку колледжа на все утро, и сообщил своим читателям, какие неудобства это доставило. Он даже процитировал заявления раздраженных преподавателей, которым пришлось оставить свои машины в нескольких кварталах от учебного заведения.

Я подумал про прекрасно одетую Джули Кирнс и ее скрипку на переднем сиденье «Кугуара» 68-го года. И еще о том, что действительно плохо, когда ты несколько дней следишь за каким-то человеком. Это вовсе не скука, как сказало бы вам большинство частных детективов; просто наступает момент, когда объект неожиданно становится для вас реальным человеком.

Я выпил еще пива.

Дозвониться по телефону до Мило Чавеса мне не удалось. Тогда я отправил несколько сообщений на его пейджер, но секретарша Мило Глэдис твердо стояла на том, что тот находится вне пределов досягаемости. Иными словами, уехал в Берн по важному делу. Глэдис не стала спорить, что «важное дело» это оксиморон, однако повторила, что ничем не может мне помочь. Да, она слышала новость про Джули Кирнс. Да, полиция к ним приходила. Да, она отправила Мило сообщение. Нет, она не может с ним связаться. Нет, предложение побеспокоить самого Леса Сент-Пьера, бога агентов, она даже не собирается обсуждать. И велела мне попытаться позвонить завтра утром.

Я поблагодарил ее и повесил трубку. И решил, что вполне могу лечь спать. Но, к сожалению, время, приливы и еженедельный ужин у моей матери имеют привычку не спрашивать, наступать им или нет.

Я отправился в ванную комнату и посмотрел на себя в зеркало.

— Ты справишься, — сказал я своему отражению.

Роберт Джонсон искоса поглядывал на меня от самопроизвольно капающего крана, куда он ходил на водопой, но не поддержал ни единым звуком.

Я принял душ и нарядился — надел целые, без дыр, джинсы, футболку с надписью «Залив для волн» и парусиновые туфли на толстой каучуковой подошве, относительно новые, но крайней мере, еще не похожие на печеную картошку.

Затем я опустил крышу своего «Фольксвагена», поехал по Бродвею на север, в сторону Вандивер-стрит, и промчался по центру Аламо-Хайтс под пронзительные звуки латиноамериканской музыки. Когда я остановился на светофоре на углу Остин-Хайвэй, ребятишки в смокингах и стетсонах, [15]сидевшие в своих «Мерседесах» рядом со мной, принялись на меня пялиться, да так, что не могли оторваться.

Как только ты попадаешь на Вандивер, найти дом моей матери не составляет никакого труда, даже в темноте. Нужно просто ехать вдоль ряда беленьких домиков, построенных после Второй мировой войны, пока не увидишь розовое бунгало с зеленым фонарем на крыльце перед дверью. Это еще мягко говоря.

Никто не встретил меня у дверей, поэтому я вошел сам.

Сегодня вечером моя мать жгла в доме благовония, кактус в горшке опутывали мигающие рождественские фонарики, джакузи на веранде весело булькало, готовясь к вечеринке. Главную тему убранства дома можно было сформулировать так — этническая эклектика: мексиканские безделушки соседствовали с японскими кимоно и африканскими посмертными масками.

Двое незнакомых мне мужчин играли в пул в столовой, оба примерно моего возраста, в обтягивающих джинсах, сапогах и хлопковых рубашках с закатанными рукавами, открывающими всеми миру могучие трицепсы. Они кивнули мне и продолжили игру.

Я спустился по лестнице на кухню, где мать и Джесс смотрели телевизор, на экране которого Кэролайн рассказывала о десятичасовых новостях. Она сообщила нам, что у нее будут самые свежие новости о пожаре в Норт-Сайде.