Сад камней - Яна Темиз Страница 69

– Что? Шейда, что началось?!

– Ну… он любил с ней общаться… про искусство, про живопись… нет, ничего такого, но… вообще, дело не в этом! Она ему звонила, потому что он сам ее просил позвонить ему в определенное время.

– Эрман сам просил?

– Ну да. Мне Эмель сказала: твой муж, говорит, Мустафе какого-то клиента хорошего нашел, только он не хочет, чтобы выглядело, как будто он сам за его дело браться не хочет, а он не хочет, потому что не потянет, не разбирается он в каких-то там вопросах, один раз Мустафе как раз важный процесс проиграл… а признавать, что не хочет браться, не хочет… я плохо объясняю, да?

– Нет, я поняла… продолжайте.

– И он Эмель просил ему позвонить, когда Мустафы не будет… чтобы вроде как клиент этот через меня на нее вышел, и она утром позвонила, а он сказал, что еще не договорился, и она говорит: Мустафу за рыбой отправлю, тогда и позвоню. А о разводе и речи не было! Она еще спросила, не знаю ли я, что за клиент… а я… что я знать могу? И еще… что ссорились они… я не знаю, но… Айше, лично я не слышала… он сказал – может, он и слышал, но я никогда…

«Родители хорошо жили, не ссорились никогда, ничего», – вспомнились, словно эхом слов Шейды прозвучали недавние слова племянника. Как же так? Что все это может значить? Не было ссор? Не было речи о разводе? Но Онур утверждает, что другой мужчина у нее был?..

– А может быть, Эмель… ну, просто не хотела вам говорить, о чем она с Эрманом собирается…

– Эмель?! Да она врать совсем не умела, она меня про клиента этого расспрашивала, так радовалась, что мужу чем-то поможет… у них же не всегда выгодные дела есть, сами знаете! Она его за рыбой-то отправляла… я же слышала! Так все объясняла: куда ехать, что купить… как ребенку! И вы ведь слышали, да? Потому что врать не умела и скрывать ничего! Я еще подумала, что другой муж даже заподозрил бы что-то… но тут, конечно, вы в доме были… да и чтобы Эмель что-то себе позволила, это же невообразимо, да?

Невообразимо.

Совершенно невообразимо.

Кажется, кое-что становится на свои места? Или еще больше запутывается?

Нет, что касается Эмель, так все гораздо логичней… кроме ее признания Онуру, но вдруг он что-то преувеличил или не понял?

А вот Эрман – ему-то зачем такое нагромождение лжи? Он не мог предвидеть, что Эмель все расскажет его жене, поэтому мог говорить что угодно, проверить невозможно, раз Эмель мертва. Вот только зачем ему было это угодно?!

Эрман устроил так, чтобы Эмель выпроводила мужа и позвонила ему, когда останется в доме одна. Она, Айше, не в счет: все знали, что она обычно сидит наверху, читает или пишет, она не услышит или не обратит внимания на какой-то телефонный разговор.

И не только на разговор.

В дом смог войти убийца, а она… нет, шумел пылесос, ей не могло прийти в голову, что кому-то может грозить опасность, и все же, все же! Как неприятно сознавать, что убийца не принял ее в расчет, точно зная, чего от нее ожидать, – неужели я так предсказуема? Так явно погружена в свои собственные проблемы и переживания, что это знает даже… кто?!

Эрман был на пляже, когда разговаривал с Эмель. Но это известно только с его слов! Он мог разговаривать с ней, находясь где угодно: оставил машину у пляжа – и иди себе куда хочешь, хоть обратно в поселок, никто в такую жару внимания не обратит!

Просто счастье, что Мустафа потащился в этот Иассос и купил рыбу не на заливе, иначе ничего бы ему не доказать! Сторож – одно название, что сторож, в поселок может войти кто угодно, хоть Бен Ладен… ну, может, президента с охраной заметили бы или инопланетянина.

Получается, Эрман мог убить Эмель? А потом морочить всем голову разговорами о мнимом разводе, чтобы у Мустафы был мотив?

Но зачем? Зачем?!

Наверняка Шейда тоже думала об этом и пришла к тем же выводам, а в сочетании с ее синяками… да, неудивительно, что ей страшно. Но разве она сама не заметила бы собственного мужа, если бы он вернулся и был здесь во время убийства?

Айше оглянулась: дома в поселке были выстроены не ровной линией, а так, что одни оказывались словно чуть сдвинуты относительно других, поэтому из сада Шейды прекрасно просматривалась та половина дома, где жили брат и Эмель и куда вчера перебралась она сама, но дом для гостей, где Эмель занималась уборкой, был почти полностью скрыт.

Значит, задавать прямой вопрос бесполезно. Даже если она скажет, что не видела… не только собственного мужа, вообще никого, что это изменит? Разумеется, она никого не видела: отсюда не увидишь, да к тому же ее об этом уже спрашивала полиция. Видела бы чужого – сказала бы, видела бы своего мужа – это, конечно, вопрос, что именно она бы сказала, но видеть или не видеть она никак не могла.

Потому что дома построены по принципу сада камней: один видишь, другой нет.

Вся наша жизнь построена по принципу сада камней: только разглядишь что-то важное – тут же из поля зрения пропадает что-то другое, только поменяешь угол зрения – и то, что вчера казалось ясным и четким, становится непонятным и размытым.

– Пожалуйста, Айше, – продолжала шептать Шейда, – вы скажите мужу, я понимаю, что вы, конечно, скажете, но… пусть он ничего не знает… как будто не я…

Это многозначительное «он» вместо имени или какого-то нейтрального его заменителя («муж», «мой муж», «мой супруг», мало ли слов, «мой господин и повелитель», в конце концов!) звучало так испуганно, так странно, так… обвиняющее, что Айше невольно пожалела соседку: так говорили женщины не ее круга, бесправные забитые деревенские бабы на востоке страны, кутающиеся в любую погоду в свои покрывала, выполняющие всю самую тяжелую работу и между делом рожающие таких же забитых, бессловесных дочерей или сыновей на радость тому, кого они не называли по имени всуе, словно их «он» был самим господом богом.

У них не было даже сада камней – из них была сложена та пресловутая каменная стена, за которой якобы мечтает оказаться каждая женщина: найти такого мужчину, чтобы как за каменной стеной!

Не подумав при этом, будут ли в ней окна и двери – очень по-женски!

Похоже, вокруг этой женщины тоже стена – или сад камней держит так же надежно?

Нет, она нашла лазейку и, хоть не поборола свой страх, приняла решение и нарушила молчание. Правда, пока непонятно, что все это значит – рябь на воде, извивающийся вокруг камней рисунок песка: смотришь, вглядываешься, а смысл ускользает…