Дело о продаже Петербурга - Михаил Карчик Страница 66

Старшему оперуполномоченному ОУР Владимиру Федорову последнее время не везло. Началось все с того дня, когда в его дежурство некий Нертов устроил «Пирл-Хабор» в квартире на Металлистов. Все, наверное, обошлось бы, как обычно (трупом больше, трупом меньше — сегодня этим ни одного опера не удивишь), да и «злодей» оказался вполне нормальным мужиком. Только с тех пор Федорова буквально задергала горпрокуратура. И добро бы — очередной «важняк», к чему старший опер отнесся бы спокойно, у каждого своя работа. Так нет: обычный прикомандированный, казалось, такой же опер, как и сам Владимир. Только этот, по мнению сотрудника ОУР, был не просто дурак, а еще и с инициативой, что гораздо опаснее.

Когда вечером после освобождения Нертова из ИВС Федоров собирался отправиться домой, к нему в кабинет впервые заявился Санькин. Гость потребовал, чтобы «территориалы» немедленно занялись разработкой Нертова, а главная идея сводилась именно к тому, чтобы из подозреваемого превратить его в обвиняемого и надолго «забить в клетку».

Федоров попытался по-человечески объяснить этому «циркачу», что на «земле» (обслуживаемой территории) других заморочек хватает, а здесь все ясно: необходимая оборона, бандюкам настучали по мордам за дело (пусть и до летального исхода), так что нечего головы людям морочить. Только Санькин отказался что-либо понимать, да еще, вернувшись на следующее утро, зарегистрировал по входящему номеру у дежурного несколько отдельных поручений следователя. А самое неприятное, умудрился каким-то образом заручиться поддержкой надзирающего помпрокурора района. Поэтому, просто «отписаться» от поручений (мол, «установить не представилось возможным, не значится, не числится») не удалось. А тут, как назло, очередные дежурства с очередными трупами.

Попытался Федоров выйти на Санькина через его бывших коллег из соседнего РУВД, но там только руками замахали, дескать, сами еще не можем отойти от общения с «циркачем», так что «Вова, извини, но разгребываться с ним тебе придется».

А тем временем треклятый Санькин не унимался, лично перепроверяя бумаги, которые готовил Федоров для горпрокуратуры. И допроверялся-таки!

Не поленившись провести лично повторный поквартирный обход дома на Металлистов, где Нертов столь успешно настучал по головам бандитам, «циркач» выяснил, что до сей поры с жильцами никто не беседовал, о чем и объяснения у граждан получил. Затем эти бумажки аккуратно подколол к федоровской справке («в ходе бесед установить не удалось») и благополучно отправил надзирающему прокурору с копией в инспекцию по личному составу. Теперь Федорову грозило, как минимум, «неполное служебное», что за год до двадцатилетней выслуги было весьма чревато…

Сегодня, заступая на дежурство, оперативник тоже интуитивно чувствовал беду. Только не знал, откуда она появится. Но предчувствие не обмануло, поставив точку сомнениям телефонной трелью.

— Вова, давай на труп! — металлом проскрежетал в мембране трубки голос дежурного по отделу.

«Ну вот, опять жмурик. И конечно, в мое дежурство, — расстроено констатировал Федоров, доставая из сейфа ПМ и запихивая его в наплечную кобуру. — Могли бы сначала и участкового послать — авось, информация и не подтвердилась или, на худой конец, бомжик паленой водкой траванулся».

Но надежды старшего опера не оправдались. Труп был. И не чей-нибудь, а адвоката Якова Львовича Бернштейна, умудрившегося аккуратно повеситься в собственной квартире.

Якова Львовича Федоров знал лично и любил вызывать его к задержанным, требующим немедленного присутствия защитника — пройдоха-Бернштейн никогда не забывал о «комиссионных». За одного Нертова он, расщедрившись, отвалил целых сто баксов — видно, бедолага, думал наварить на перспективном клиенте не одну тысячу. Но, выходит, не наварил. И сегодня Федоров, стоя в квартире Бернштейна, рассматривал его новенькие ботинки, покачивающиеся в метре от пола.

Владелец ботинок, сводя счеты с жизнью, почему-то решил одеться, будто шел на раут — в строгий черный костюм, белую рубашку с цветастым шелковым галстуком и в эти самые ботинки. Такие же мечтал купить на осень и Федоров, только его оперской зарплаты хватило бы лишь на один, да и то поношенный. Поэтому происшедшее его слегка огорчило.

— Володя, что с соседкой делать? — осведомился участковый. — Ну, с той, которая в «контору» позвонила?

Из-за плеча милиционера выглядывала востроносенькая старушка. Она, признав в Федорове старшего, торопливо начала делиться распирающей ее информацией.

Бабуля тут же пояснила, что живет с великовозрастным племянником в квартире напротив. Час назад она (конечно, случайно!) выглянула в дверной глазок и заметила, что дверь в квартиру Бернштейна чуть приоткрыта. Удивившись такой беспечности соседа, старушка хотела захлопнуть дверь, чтобы у Якова Львовича ненароком что не пропало и (тоже, конечно, случайно!) заглянула в его жилище, чуть не наткнувшись сослепу на висящее тело хозяина. Тогда-то она и вызвала милицию.

Потом соседка начала рассказывать о странных коротко стриженных гостях, посещавших в последнее время адвоката («Кстати, я их и сегодня видела. Утром, когда ненароком выглянула в глазок!»); о том, как несколько дней назад пожарные вломились в эту квартиру и как потом негодовал вернувшийся домой Яков Львович…

Старшему оперу было недосуг слушать эти мемуары: мало ли клиентов навещает поверенного и какое отношение имеет история с пожаром к повешенному? Очевидно, надо вовремя газ выключать, когда еду готовишь. Поэтому оперативник рассудил, что бабушкины рассказки вполне сможет позднее выслушать тот же участковый, и предложил ей пока вернуться домой («Вас обязательно подробно допросят!»), а сам стал раздумывать, что бы лучше сделать с телом: то ли вызвать «скорую», то ли вынуть труп из петли, так как медики все равно откажутся возиться со жмуриком.