Записки Клуба Лазаря - Тони Поллард Страница 63

— Это было не трудно. Он сам рассказал мне о своей матери, о дедушке и о «Франкенштейне». Но гораздо больше я узнал от Бэббиджа.

— Понятно. И что же он сказал вам?

— Он рассказал мне о женщине на портрете, который висит у него над камином. Я видел картину, когда был у Бэббиджа в гостях.

— Продолжайте.

— Несколько недель назад я был в каюте Оккама на корабле — там на стене висел портрет женщины, который он поспешно спрятал. Я не сразу понял, что это та самая особа, чей портрет я видел в доме Бэббиджа. Это была мать Оккама, Ада Лавлейс, дочь лорда Байрона. Я поговорил с Бэббиджем, пока мы гостили у Дарвина, и он рассказал мне о ней. Она помогала ему работать над разностной и аналитической машинами, и они стали хорошими друзьями. У нее был удивительный талант к математике, но поскольку Ада была женщиной, то не могла реализовать свои интересы в полной мере. Затем ситуация ухудшилась, они с мужем стали отдаляться друг от друга. Несмотря на все старания Бэббиджа, Ада связалась с плохой компанией. Она стала играть, и в конце концов проиграла на скачках почти все семейное состояние. По словам Бэббиджа, она надеялась, что его изобретения помогут высчитывать и предсказывать, какая из лошадей вероятнее всего придет к финишу первой. Но вскоре она заболела и умерла от рака. Бэббидж, кажется, был одним из немногих, кто обращался с ней достойно. Похоже, она была очень тяжелым в общении человеком. Поэтому ее любящий сын, характер которого тоже не назовешь простым, так привязан к Бэббиджу и относится к нему почти как к родному отцу. Короче говоря, именно поэтому он и оказался в вашей компании и стал одним из основателей Клуба Лазаря.

— Я рад, что вы так хорошо знаете его историю. Думаю, теперь вы лучше сможете его понять. Многие считают интересы Оккама эксцентричными, но его энтузиазм помог мне взглянуть на мой газовый двигатель с новой точки зрения. Впрочем, ваши лекции об устройстве человеческого организма тоже имели для меня немалое значение. Со временем я изменил внешний облик устройства и сделал искусственное сердце. И одновременно, сам того не осознавая, создал газовый двигатель, способный работать.

— Теперь многие хотят заполучить этот новый двигатель, потому что он их интересует гораздо больше, чем механическое сердце, не так ли?

— Верно. Впрочем, мы пока не знаем, сможет ли он работать. Нужно еще провести испытания.

— Думаю, Оккама он интересует лишь с точки зрения искусственного сердца.

Брюнель задумчиво затянулся сигарой.

— Здесь вы можете не сомневаться: он не видит другого применения для этого устройства. Оккам хотел сконструировать сердце, а не двигатель.

Слова Брюнеля лишь подтвердили то, что я услышал от юного аристократа на корабле.

— А кто еще знает об этом? Я имею в виду о двигателе, а не о сердце?

— Многие. Я свободно обсуждал эту идею с моими коллегами.

Теперь круг подозреваемых расширился еще больше. Немного подумав, Брюнель продолжил:

— Большинству из них моя идея не понравилась, но один человек проявил к проекту большой интерес. — Ожидание было невыносимым, однако в тот момент, когда уже собирался назвать имя, Брюнель вдруг покачал головой: — Нет, этого не может быть. Только не он. Да, он мерзавец, но способен ли на убийство?

Данной характеристики было достаточно.

— Рассел? Вы думаете, что это Рассел?

Брюнель выкурил всю сигару, пока рассказывал, как почти пять лет назад, когда юный виконт Оккам только появился на сцене, Рассел с энтузиазмом отозвался о изобретенном им двигателе и заявил, что они должны использовать эту конструкцию в машине его собственного производства. Этот проект, по словам Рассела, мог принести огромную пользу им обоим, но отказался подробно рассказывать о своем замысле. Брюнель объяснил это тем, что в тот момент их отношения были особенно натянутыми, хотя их никогда нельзя было назвать особенно простыми. Рассела как раз уволили из пароходной компании, которая оказалась на грани банкротства, и Брюнель меньше всего хотел продолжать сотрудничество с этим человеком.

Однако с появлением Оккама и не без финансовой поддержки последнего внешний вид устройства претерпел разительные перемены: из двигателя оно превратилось в сердце. Эта перемена подхлестнула Рассела к дальнейшим действиям. Он еще несколько раз пытался поговорить с Брюнелем, но так и не объяснил ему, в чем заключалась его идея. Затем, вскоре после того как меня представили Клубу Лазаря, Брюнель стал изготавливать детали устройства. Заказ на некоторые из них получил Уилки. Странно и весьма подозрительно было то, что, как только перспектива изготовления газового двигателя стала реальной, Рассел отказался от своей идеи или по крайней мере сделал вид, что отказывается.

— Но я до сих пор не могу поверить, что он виновен в убийстве. Однако он единственный подозреваемый. К тому же я не в первый раз ловлю его на воровстве.

— Правда?

— Мы заказали для корабля две с половиной тонны железных пластин. Но как только Рассел получил к ним доступ, тут же использовал их для других проектов. Однако мне так и не удалось доказать, что это было делом его рук.

— Теперь вы тоже уверены, что это был он? — спросил я, опасаясь, как бы эмоции Брюнеля не заглушили голос разума.

— Я уверен только в одном, — сказал он. — Завтра я сам все у него спрошу.

— Я настоятельно рекомендую вам не делать этого, Изамбард. Мы пока не можем допустить, чтобы наши подозрения стали достоянием общественности. Если он виновен, то кто знает, какими возможностями он располагает? Сам Рассел не убивал Уилки, однако люди, сделавшие это, могут работать на него. Мы должны заниматься этим делом очень осторожно. Сначала нужно выяснить, как именно он хотел использовать ваш двигатель.

— Конечно, вы правы, — согласился Брюнель, немного успокаиваясь. — И я знаю, где мы можем получить эту информацию.

Мы вполголоса обсудили детали. К тому моменту, когда все бренди было выпито, мы уже знали, как будем действовать дальше.

Настало время нанести ответный удар.

По иронии судьбы следующим вечером выступать должен был Рассел. Он собирался рассказать об оснащении исполинского корабля, но возвращение Брюнеля из путешествия помешало ему сделать это. Большой шотландец, который был отнюдь не блестящим оратором, с радостью уступил место инженеру.

Все приветствовали Брюнеля как вернувшегося с войны генерала-победителя. За его здоровье подняли бокалы, и он, вполне естественно, захотел поделиться с коллегами по клубу впечатлениями от своих египетских приключений.

Он объяснил, как поднимались массивные камни для строительства пирамид и как их доставляли по Нилу; как огромные монолиты перемещались по земле на деревянных валиках и поднимались наверх по большим земляным скатам; как умерших фараонов консервировали с помощью процесса под названием «мумификация»: их тела высушивали специальными солями, затем оборачивали бинтами, после этого мумии укладывались в сделанные из дерева и камня гробы, украшенные золотом и драгоценными камнями, и замуровывались в пирамидах. Часто вместе с ними клали только что убитых жен и рабов, чтобы они могли служить фараону и после смерти.