Синдром Л - Андрей Остальский Страница 62

— Но… что-нибудь случилось?

— Случилось, но это не телефонный разговор…

То есть уклоняется мой бархатный. А желтая все горит. Я уже исчерпала все слова для такого случая!

— Серьезно? — спрашиваю. Хотя что за вопрос идиотский.

— Куда уж серьезней, — отвечает он, и мне уже буквально жаль его становится. Ну, в самом-то деле! Заснул дежурный там, что ли? У человека проблема, может быть, беда. Зачем его мучить? Очень мне захотелось извиниться и прекратить разговор… но ведь если что, убьют. Или как минимум выгонят…

Ну, думаю, если вы мне разрешили импровизацию, то будет вам сейчас импровизация, после которой вы точно человека в покое оставите и он сможет заняться своими проблемами. Зажжете красный свет. Говорю:

— Ко мне приехать сейчас нельзя… Давайте я к вам лучше приеду? Но только если это действительно… Это правда совершенно срочно?

— Клянусь, срочнее не бывает! — говорит.

Я молчу, жду красного сигнала. Ясно, что звонок случайный… Отшить надо было давно обладателя бархатного голоса, явно не туда попавшего. Кретины… Лампы мигнули. И — к моему полнейшему изумлению — вдруг зажигается зеленая! Мне приказывают согласиться! Я даже поперхнулась. Боже мой, что же это! Может, полусонный дежурный случайно не на ту кнопку нажал? Ведь такое очень редко, но бывает. Слежу внимательно за лампами: не опомнится ли начальник? И сама неуверенно так говорю в микрофон:

— Ну ладно, попробую приехать… Хорошо бы такси найти.

Говорю, запинаясь. Как бы растерянно. И это у меня очень даже натурально получается.

На этих словах женщина в белом вдруг остановилась. Задумалась, кажется. Отвернулась от меня почему-то, как будто ей тяжело было меня видеть.

А я сидел, как громом пораженный. Наверно, в какой-то момент у меня даже челюсть отвалилась. Буквально.

— Александра, — попытался заговорить я и не узнал собственный голос — тот самый, бархатный якобы.

Прочистил горло. Наконец удалось издать нечто более или менее членораздельное:

— Александра… Тот человек… с которым вы говорили… Это был я. Это я вам звонил. Я вам еще адрес продиктовал, и вы…

Она взглянула на меня, обдав волной той самой знаменитой грусти — с ног до головы. Сказала:

— Я знаю, Александр. Конечно, это были вы. Кто же еще? Поэтому-то я вас и привела сюда.

Ш.

Ну что было с этим стариканом делать? Изобразила я некоторое сочувствие… А дальше-то что? Может, он удовлетворится тем, что удалось с молодой симпатичной женщиной поговорить, впечатление на нее произвести? Сначала своей особостью и привилегированностью (первая серия), а потом — несчастным жребием одинокого старика (серия вторая). Генерал, не генерал, госбезопасности или нет, да хоть артиллерии или даже строительных войск… Градус гордости, может, и разный, а вот степень одиночества, наверно, для всех одинакова.

Но дальше-то по сюжету что? Неужели накинется на меня озабоченный старпер? Не хотелось бы с ним драться… Но, наверно, придется… Как бы так половчее исхитриться ключ из кармана у него выхватить? Лучше бы все-таки уговорить по-хорошему замок отпереть и отпустить меня на все четыре стороны. Но как?

Петр Алексеевич тем временем снова меня покинул, пошел очередную порцию капель пить. И я опять, как в дурной комедии, пошла за ним. Но от дивана, на который он уселся, теперь держалась подальше.

— Петр Алексеевич, — сказала я как можно задушевнее, — я ведь в дочери вам гожусь…

— Может, и во внучки, — откликнулся с дивана старикан.

Это был неожиданный ход. А ведь действительно, может, и во внучки.

— Тем более, — сказала я.

— Что — тем более? Не понял!

— Так пожалейте меня, Петр Алексеевич! И отца моего пожалейте! Он, наверно, с ума сходит. Ищет меня по всей Москве. Мы с ним и Новый год как следует не отметили, он все по командировкам ездил… сегодня вот договаривались поужинать вместе…

— Ишь ты, на жалость берет, — проворочал старик. — А меня ты больно жалеешь? Жалеете вы меня со своим Александром, когда развратничаете здесь за стеной и орете благим матом? А зачем о соседях думать? Когда нас похоть пробирает… Трахаются, трахаются, как кролики, аж пар валит, и вопят, вопят…

Ну, думаю, опять завел свою шарманку. Но делать нечего, надо терпеть.

Долго ехал он по этой теме, все ругал наш разврат. Потом вдруг спрашивает:

— Новый год то какой хоть отмечаете с отцом? Нормальный, русский, или, может, западный?

— Ну конечно, наш! — отвечаю с притворной искренностью.

Думает, поймает он меня. Думает, я идиотка. А я не на планете Марс обитаю, прекрасно знаю, что у нас тот, кто празднует западный Новый год, наступающий девятнадцатого декабря, считается отщепенцем и врагом Отечества. Правда, уже давно патрули не ловят по улицам выпивших в ночь с восемнадцатого на девятнадцатое. Закрывают власти глаза на тот факт, что число нетрезвых и так велико, а в ту ночь — намного выше среднестатистического. Но первое время после возвращения к юлианскому календарю очень лютовали. А потом плюнули. Поняли, что нашему народу любой повод выпить сгодится.

На самом деле мы с Фазером оба отмечаем. Первое же января все празднуют вокруг, трудно было бы уклониться. А девятнадцатого как-то душевнее. Но ничто не сравнится со Светлым Рождеством, падающим на двенадцатое декабря. Но об этом Тыкве знать не обязательно.

На некоторое время старик вроде бы удовлетворился. Помолчал, и говорит:

— Эх, что вы понимаете…

— В чем? — вежливо осведомилась я.

— Да во всем… Какой год наступил, помнишь?

— Ну что вы, ей-богу, Петр Алексеевич! У меня же высшее образование! Тысяча девятьсот семьдесят девятый!

— Ой ли? А может, какой другой?

— Что вы имеете в виду? — говорю я, но на самом деле прекрасно понимаю, о чем речь. Единственное, в чем я не уверена, так это в том, можно ли произносить другой номер года вслух? Так-то, между мирянами, в обычной нормальной жизни, это вполне в порядке вещей, сказать: ну давайте теперь выпьем задве тысячи семьдесят девятый! Нонче это звучит почти как шутка. За это вроде никого уже больше не сажают. Это когда только приняли декрет о Возвращении, в год моего рождения, тогда да, говорят, можно было срок лет пятнадцать, а при отягчающих, так даже и вышку получить, пулю в затылок за такие вольности. Но с тех пор то режим смягчился… Но что там Уголовный кодекс говорит на этот счет, понятия не имею. Этот хрен с горы, осколок героической эпохи, еще, чего доброго, припомнит какую-нибудь всеми забытую статью: и пожалуйте бриться! Поэтому лучше притворяться дурой…

— Вас что, в школе не учили истории? Не рассказывали о декрете о Возвращении и Великой Стабилизации? Об Отмененном Времени? — спросил он тоном сердитого учителя.