Синдром Л - Андрей Остальский Страница 61

А сообщение, что женщину зовут достаточно часто встречающимся русским именем, ввергает его чуть ли не в состояние столбняка — так он изумлен.

— Уверяю вас, именно так. Друзья и родственники называют Сашей или Шурой. Но Шура мне не нравится, — сказала она.

Тут я уже и вовсе дар речи потерял.

А она, напротив, пришла в себя, порозовела, глаза заблестели, и принялась говорить. Голос ее окреп, заструился, зажурчал. И еще… он показался мне знакомым… Где же я его слышал недавно?

— Я работаю старшим спецфельдшером. Вам, наверно, это ни о чем не говорит, но, поверьте, это довольно высокое звание. Конечно, психиартом мне никогда не стать — образования не хватит, да и таланта тоже… Но нам, старфелам, часто доверяют очень даже деликатные вещи… Мы вроде адъютантов при психиартах. Но не простых, не рядовых — а при шишках. Лишь достигшие больших чинов имеют право на такого помощника или помощницу. Где-то начиная с начальника отделения или спецконсультанта.

В общем, мы в каком-то смысле более влиятельны, чем молодые, не имеющие своего участка и профиля психиатры. Представьте себе, я сделала фантастическую карьеру. Сорока не было, а уже стала персональной помощницей начальника отдела. Павел Семионович слыл жестким человеком, да другим у нас и не подняться до подобного уровня. Но со мной он всегда был деликатен, мягок даже. Может быть, я ему нравилась слегка, но не подумайте, ничего такого он себе не позволял. Ну, может, легкий флирт иногда. Жену боялся, наверно. И за карьеру переживал.

Но Павел Семионович умер. Внезапно. При несколько подозрительных обстоятельствах. Ну да сейчас не об этом речь. Умер он, и я осталась не у дел. Потому что новый начальник привел с собой своего помощника.

Для меня пытались придумать какую-то особую роль. Что-то вроде спецассистента, которого привлекают для всяких непростых проектов. И поначалу действительно привлекали. Я, дура, радовалась, думала, ценят меня, вон к каким вещам допускают, до которых рядовому психиатру — расти и расти. Но постепенно стали мной дырки затыкать. Новый помощник начальника ревновал, видно. Затирать меня начал. И вот дошло до того, что меня в телефонистку превратили. Не простую, конечно, в специальную. С допуском к секретно-оперативной работе. Отвезли в центр. Не спрашивайте меня, что это такое. Я не знаю. А знала бы, не сказала… Надо там было дежурить сутками и отвечать на звонки. Большой был список правил, что кому говорить. Кажется, звонили агенты со срочными оперативными сообщениями для контролирующих офицеров. Но не только. Было много звонков, смысла которых я не понимала. Все мозги сломала, пытаясь понять, что это могло бы значить. Что это происходит такое странное? А еще туда выводили всяких несчастных, которых взяли в разработку. Их соединяли с кем надо, но, наверно, через нашего оперативного сотрудника. И еще сообщения зашифрованные надо было то принимать, то передавать, в зависимости от пароля, который называл звонивший. В нестандартных случаях надо было подключать главного дежурного по Центру. Нажимаешь кнопочку, и он все слышит. И потом с помощью цветных лампочек тебе команду дает. Красная — значит, немедленно отсоединиться. Желтая — продолжать разговор, тянуть, пока дежурный не решит, что делать. Иногда ему с вышестоящими начальниками необходимо бывает посоветоваться. Ну и редкий — зеленый. Он означал: соглашаться с тем, что говорит собеседник. С любой чушью. Но при этом надо, чтобы это звучало правдоподобно. Мне говорили: работа требует сообразительности, интуиции, опыта, актерского мастерства.

Но мне казалось: скука ужасная. Часами сидишь в наушниках, с микрофоном у рта и тихо звереешь. Механически выполняешь работу, смысла которой не понимаешь. Но однажды…

Однажды дежурила я в пятницу вечером. Звонков практически не было. И я потихонечку почитывала книжку под столом, хотя правилами это запрещается. И тут загудел сигнал вызова. Я включила канал. Красивый, очень красивый, бархатный мужской голос сказал:

— Алло, алло, Шура…

«Не туда попали, что ли?» — подумала я. Никакой Шуры в списке паролей не значилось. Но на всякий случай подключила старшего, пусть послушает. А то ведь небось тоже уже от скуки изнемог. Ну, и потом, если честно, не хотелось от такого голоса красивого сразу отключаться.

Подсоединила я дежурного. А сама говорю, чтобы время потянуть:

— Алло, кто это? Алло?

— Вы меня не узнаете? — говорит голос. А у меня внутри все прямо обрывается. Надо же какой бархат, им одним мужик околдовать может. Особенно учитывая, что жила я в то время одна, муж меня бросил. Легко, наверно, меня было околдовать.

Посмотрела я на сигнальную панель. Думаю, лишь бы не красный! Лишь бы поболтать еще хоть чуть-чуть с обладателем такого голоса. Вижу: ура, желтый!

Тянуть, велено тянуть!

Говорю:

— Не-ет… — говорю, — меня Шурой никто не называет… Хотя…

И про себя думаю: меня-то как раз, бывает, и называют… Но не может мне никто из моих близких сюда, в центр, звонить. Никто из моих знакомых даже номера не знает. По той простой причине, что я и сама его не знаю.

Слышу, красавец-голос замер. Что бы еще такое придумать, чтобы время потянуть? Говорю:

— Хотя… Ой! Если только… Николай, это вы?

Нам в таких случаях на подготовке советовали импровизировать. Ну вот я и придумала этого Николая. Приятель школьный у моего брата был Николай. Нравился он мне очень в отрочестве.

И надо же: угадала я! Не предполагала никак. Думала, сейчас буду все имена мужские перебирать, пока не попаду на правильное. И вот надо же, угадала случайно с первого раза. «Жаль, — подумала, — так бы потянула еще — сколько имен еще в русском языке. А теперь вот сразу к развязке».

— Да-да, это я, я, Николай! — заволновался мой красавец. — Ты же узнаешь меня, правда?

— Кажется… — сказала я. Начала уже нервничать, что дальше-то можно придумать?

Сейчас перейдет к общим воспоминаниям, и я буду хороша!

Но дело пошло еще круче. Он просто в восторг пришел, говорит и сам хохочет от радости:

— Ну, Николай же это, Николай! Послушай, я сейчас к тебе приеду, а?

Смотрю на лампы: по-прежнему желтая горит. Чего это они, думаю. Ведь ясно, недоразумение. Не туда человек попал. Номер небрежно набирал. Или записал неверно. Так отпустите на покаяние. Зажгите красный, и я отсоединюсь, хоть и с некоторым сожалением. Но нет. Держат желтый. Развлекаются, что ли? И заодно меня проверяют, как я буду выкручиваться.

А голос в трубке все настойчивей, все приехать просится.

— Прямо сейчас? — сказала я и засмеялась. Как будто меня удивила такая настойчивость. Ну и элемент кокетства решила добавить. Тем более что у меня это очень естественно получилось. Но он не унимался:

— Ты понимаешь, такое дело… В общем… мне просто абсолютно необходимо тебя увидеть!

Я смотрю, не отрываясь, на желтую лампочку и тяну, тяну: