Предательство в Неаполе - Нил Гриффитс Страница 62

— Как он?

— О, он в восторге. Есть фотография, на которой запечатлен министр финансов де Барко, целующийся с Лючиано Грако. А тот когда-то был одним из самых могущественных воротил каморры. Умер уже. Его катер взорвали. Все время носился слух, что это политическое убийство.

— И что теперь?

— Ничего особенного. Уйдет в отставку, только и всего. Ничего не меняется.

— Алессандро, должно быть, разочарован.

— Не думаю. У итальянцев есть особенность: на самом деле они недолюбливают перемены. На словах утверждают, что хотели бы многое изменить, но на деле — нет. Все прискорбные общественные явления настолько вплетены в их образ жизни, что изменить что-то одно невозможно.

Этот анализ итальянской души меня поражает.

— Тебе, может, психологией заняться?

— Они простые люди, — с тоской говорит Луиза.

Ночь стала немного прохладнее. Время ложиться спать. Еще не поздно, но бесконечная жара в течение долгого дня изматывает. Луиза ведет меня через дом к спальне, которую я занимал неделю назад. В дверях она обвивает мои руки вокруг своей талии и склоняется мне на плечо.

— Так здорово обниматься в этом большом старом доме.

Я нежно держу ее и незаметно отстраняюсь, с тем чтобы она не почувствовала моего возбуждения.

— Давай завтра устроим день безделья, — тихонько произносит Луиза.

— Ладно.

Она целует меня в губы, легко и быстро.

— Buona notte.

— Доброй ночи. — Я закрываю дверь: не хочу смотреть, как Луиза идет по коридору к своей комнате.

Когда я просыпаюсь, Луиза уже хлопочет внизу. Может, остаться в постели и дождаться, когда она придет меня будить? Но свет бьет такой яркий, что слепит глаза. День обещает быть очень жарким.

Луиза в белой пижаме и халате сидит на кухне, перед ней кофе и булочки.

— Привет, — бодро восклицает она и подает мне чашку с тарелочкой.

— Итак, что у нас на повестке дня безделья?

— Для такого дня есть одно-единственное занятие.

— Это какое же?

— Пойдем купаться.

— У меня купального костюма нет.

— Там, куда отправимся мы, он не понадобится.

Моей первой реакцией на эти слова оказывается вовсе не прилив эротического возбуждения, о чем вы, возможно, подумали. Вновь увидеть тело прекрасной женщины, почувствовать трепет от ее близости — нет, не о том думаю я в первый момент. Я сразу ощутил беспокойство. Когда Луиза в последний раз видела меня голым, я был таким же стройным, как и она, а потому радовался своей беззастенчивой наготе. Только прежнего тела у меня уже нет. Разница, конечно, невелика, но мышцы стали дряблыми, где некогда был поджарый живот, теперь висит пузо. Жирок прет отовсюду. На груди какие-то побитые сединой спутанные волосы.

— Ты ведь не стесняешься, а? — лукаво улыбается Луиза.

Я трогаю себя за живот:

— Я не столь подтянут, каким был когда-то, милая.

— Не волнуйся, прихватим большие полотенца.

— Увы, я действительно далеко не тот. Ты же, уверен, как всегда, прелестна.

— За это не поручусь. Десять лет для нас обоих не прошли без следа.

— Сравнительный конкурс я проиграю.

— Застенчив и тщеславен. Забавное сочетание.

— Я не тщеславен.

— Еще как тщеславен! Тебя заботит, как ты выглядишь. Это тщеславие.

— Тогда мы все тщеславны.

— По мне, тщеславный человек тот, для которого важно прежде всего его собственное мнение, а уже потом — каким его видят другие.

— Ты тщеславна?

— Женщинам тщеславие не дано. Нам в первую очередь приходится дорожить мнением окружающих, производить на них впечатление. Если же удается преодолеть это и погрузиться в себя, тогда это достоинство. Тщеславие же достоинством не является, так ведь?

— Наверное, так, — говорю я, пораженный точностью и простотой ее логики.

— Во всяком случае, тебе беспокоиться не о чем. Я замужем за стариком. Для меня ты смотришься потрясающе. — Тон Луизы дружеский, ласковый, нет в нем ни малейшего намека на флирт.

— Утром Алессандро звонил?

— Нет. У него целый день занят. Он позвонит уже на пути домой.

— Ты думаешь, он вернется сегодня?

— Может быть. Я не знаю. Тебе не нравится, когда я в твоем распоряжении?

— Ты опаснее каморры.

— Смешно. Можно, я расскажу Алессандро?

— По-моему, это плохая мысль: вдруг он поинтересуется, что я имел в виду.

— Ты о чем?

— Ты знаешь о чем.

Луиза весело и пронзительно смотрит на меня, потом закуривает.

— До отъезда надо купить что-нибудь поесть, воды и журналы. Тебе, наверное, понадобится крем «Фактор-100» вроде моего.

Я и сам уже думаю о том, что мне придется натирать ее кремом для загара. Неожиданно возникает приятное воспоминание о вчерашнем: плывем на пароходике через залив, и на какое-то время уходит прочь вожделение, я испытываю рядом с ней нежное чувство дружбы. Только это недолговечно. С той поры сексуальное влечение все сильнее и сильнее. Штука болезненная. Я до того охвачен желанием обладать Луизой, что едва сдерживаюсь.

— Джим? — Голос Луизы выводит меня из раздумий.

— Да. — Я пью холодный кофе, чтобы прийти в себя.

— С тобой опять что-то не так?

— Извини. Никак не могу проснуться.

Мы останавливаемся у магазинчика в небольшом городке Мета и покупаем ветчину, моцареллу, помидоры, хлеб и две большие бутыли ледяной воды. У газетного лотка Луиза покупает журналы «Вог» и «Харперс» на итальянском, а я беру «Гералд трибюн», «Гардиан Юроп» и шариковую ручку для кроссворда. Все это складываем во вместительную пляжную сумку Луизы. Я бдительно слежу за тем, чтобы испарина на бутылках не намочила мои газеты. Еще Луиза добавляет два флакончика крема для загара — «Фактор-15» и «Фактор-6». Два полотенца — уж большие, так большие — уложены как подобает. Направляемся к морю. Дорожка крутая. Тень от невысоких, чисто побеленных домиков не спасает нас от высокого утреннего солнца. Далеко под нами виден небольшой заливчик, защищенный высокими скалами, пляж с хижинами и маленькое кафе. Людей немного: одни загорают, другие плещутся в море.

— Вон туда вниз пойдем, да? — с тревогой спрашиваю я. — Нас же арестуют.

— Подожди, — просит Луиза.

Мы сворачиваем за угол, и становится виден весь залив. Прямо напротив пляжа есть другой, поменьше, он отгорожен дамбой из пиленых бревен, там несколько кафе и народу — яблоку упасть негде. Луиза кивает: