Эркюль Пуаро и Убийства под монограммой - Софи Ханна Страница 61

Я слушал его, открыв рот.

– Вы уверены, Пуаро? Должен сказать, я ей в основном поверил.

– Ну конечно, я уверен. Разве Генри Негус не говорил нам, что его брат шестнадцать лет просидел в его доме как затворник, никого не видя и ни с кем не общаясь? Однако, если верить Дженни, те же самые годы он употребил на то, чтобы убедить Харриет Сиппель и Иду Грэнсбери в том, что они виновны в гибели Патрика и Франсис Айв, а потому должны заплатить за это. Разве мог он длительное время общаться с двумя женщинами из Грейт-Холлинга так, чтобы его брат ничего не заметил?

– Возможно, тут вы правы. Я об этом не подумал.

– Это еще мелочи. Вы наверняка обратили внимание на более существенные неувязки в рассказе Дженни?

– Заставить полицию подозревать в убийстве невинного человека – это очень плохо, – сказал я.

– Кэтчпул, я говорю сейчас не о морали, а о фактах, о том, что физически невозможно. Или вы хотите разозлить меня, чтобы я раньше времени выложил вам то, что я пока не готов рассказать? Bien, я укажу вам на одну подробность в надежде, что, размышляя о ней, вы сами додумаетесь до остального. Как, по словам Дженни Хоббс, ключи от комнат 121 и 317 в отеле «Блоксхэм» оказались в кармане синего пальто Нэнси Дьюкейн?

– Сэмюэл Кидд подбросил их туда. Чтобы свалить вину на Нэнси.

– Он сунул их ей в карман на улице?

– Полагаю, что это совсем не сложно сделать.

– Да, но как же ключи попали к мистеру Кидду? Дженни ведь должна была найти их в комнате номер 238, войдя туда, чтобы убить Негуса, и забрать их вместе с его ключом. Выйдя из комнаты 238 и заперев ее на ключ, она должна была передать все три ключа Сэмюэлу Кидду. Но, по ее словам, в тот вечер, когда произошло убийство, она не была ни в 238-м номере, ни вообще в отеле «Блоксхэм». Мистер Негус сам запер свою дверь изнутри и покончил с собой, спрятав ключ за расшатанной плиткой в камине. Так как же другие два ключа попали в руки Сэмюэла Кидда?

Я подождал пару минут в надежде, что ответ придет ко мне сам собой. Этого не случилось.

– Не знаю.

– Возможно, когда Дженни не явилась, Сэмюэлу Кидду и Ричарду Негусу пришлось импровизировать: первый убил последнего, затем забрал ключи Харриет и Иды из его комнаты. Но почему тогда не захватить и ключ самого Негуса? Зачем прятать его за плиткой в камине? Единственное разумное объяснение состоит в том, что Ричард хотел, чтобы его самоубийство выглядело как убийство. Mon ami, но ведь это легко достигается и в том случае, если бы Сэмюэл Кидд забрал ключ от его комнаты. И незачем было оставлять открытым окно, создавая иллюзию того, что убийца скрылся из комнаты именно этим путем.

Сила его аргументов была неопровержима.

– Если Ричард Негус запер дверь номера 238 изнутри, то как Сэмюэл Кидд попал туда и вынес два других ключа?

– Précisément.

– А что, если он влез в открытое окно, для чего сначала забрался на дерево?

– Кэтчпул, думайте. Дженни Хоббс сказала, что она не была в отеле в тот вечер. Значит, либо Сэмюэл Кидд и Ричард Негус действовали по взаимной договоренности, либо нет. Если нет, то с какой стати мистеру Кидду без приглашения лезть в открытое окно номера мистера Негуса и выносить оттуда два ключа? Зачем? С другой стороны, если бы они договорились, то на руках у Кидда оказались бы три ключа, а не два, и три ключа он подбросил бы Нэнси. Кроме того… если Ричард Негус совершил самоубийство, как вы теперь считаете, и в процессе запонка провалилась ему в рот, то кто, по вашему, убрал тело? Или, вы думаете, можно проглотить яд и ухитриться умереть, вытянувшись по стойке «смирно»? Non! Ce n’est-pas possible.

– Мне придется подумать над этим как-нибудь в другой раз, – сказал я. – У меня от вас совсем голова закружилась. Теперь в ней какая-то каша из вопросов, которых там раньше не было.

– Например?

– Почему наши три жертвы заказали сэндвичи, пирожки, булочки и чай – и так ничего не выпили и не съели? А если они не ели, то куда девалась еда с подносов в комнате Иды Грэнсбери? Что с ней стало?

– А! Вот теперь вы размышляете как настоящий детектив. Эркюль Пуаро понемногу обучает вас пользоваться маленькими серыми клеточками.

– Вы тоже об этом думали – о несоответствии с едой?

– Bien sür [48]. Почему я не попросил Дженни Хоббс растолковать это несоответствие, задав ей много других вопросов? Потому что я хотел, чтобы она считала, будто мы поверили в ее историю. А значит, я не должен был задавать ей вопросов, на которые она не могла ответить.

– Пуаро! Лицо Сэмюэла Кидда!

– Где, mon ami?

– Нет, я просто хочу сказать, что вижу его лицо, то есть… помните тот раз, когда вы впервые увидели его в «Плезантс», он тогда еще порезался бритвой? На щеке у него был порез, вокруг – небольшой пятачок выбритой кожи, а все остальное покрывала щетина?

Пуаро кивнул.

– А что, если этот порез причинило не лезвие бритвы, а какой-нибудь острый сучок, когда он лез по дереву? Что, если Сэмюэл Кидд порезался, влезая или вылезая из окна 238 комнаты? Он ведь знал, что придет к нам с рассказом о Нэнси Дьюкейн, и не хотел, чтобы мы связали порез на его щеке с деревом, растущим за окном номера Ричарда Негуса, вот он и побрил себе кусочек щеки.

– Зная, что мы предположим, будто он начал бриться, сильно порезался и бросил, – сказал Пуаро. – Позже, когда он приходил ко мне в пансион, его борода исчезла совсем, а лицо было сплошь в порезах: напоминание мне о его неспособности поднести бритву к лицу без того, чтобы не порезаться. Таким образом, если я поверю в это, то я буду предполагать, что любой шрам на его лице вызван бритьем.

– Почему вы говорите об этом таким скучным голосом? – спросил я.

– Потому что это совершенно очевидные вещи. Я пришел к этому выводу больше двух часов назад.

– О. – Я почувствовал себя воздушным шаром, из которого выпустили воздух. – Погодите-ка – если Кидд расцарапал себе лицо о ветку дерева за окном комнаты Ричарда Негуса, значит, он мог залезть туда и взять оттуда ключи от номеров 121 и 317. Так ведь?

– Сейчас не время обсуждать это, – сказал Пуаро сурово. – Мы прибыли на вокзал. Из ваших вопросов ясно, что вы слушали невнимательно.

* * *

Доктор Амброуз Флауэрдейл оказался высоким мужчиной крепкого сложения, лет пятидесяти, с темными, жесткими, точно проволока, волосами, седеющими на висках. Он был в мятой рубашке, на которой не хватало пуговицы. В письме он написал нам, чтобы мы шли сразу в дом викария; туда мы и направились, и теперь стояли в нетопленном холле с высоким потолком и щелястыми половицами.

Было похоже, что дом передали доктору Флауэрдейлу в безраздельное пользование в качестве больницы для одной-единственной пациентки. Дверь нам открыла сестра милосердия в форме. При других обстоятельствах я поинтересовался бы, куда же девался основной жилец, однако теперь я думал лишь о бедной Маргарет Эрнст.