Город на Стиксе - Наталья Земскова Страница 60

— К черту тогда эту работу! — крикнул Бернаро так громко, что если бы в кофейне были еще посетители, они бы точно обернулись в нашу сторону.

— Помешает работе, а главное — моей жизни.

Что я говорю! Глупость какая — как это отношения могут помешать жизни, если они — ее часть!

— Я, если так можно выразиться, не представляю себя рядом с таким человеком, как вы, и вам, по-моему, тоже нужен другой человек. Мне с вами страшно.

— Да почему?

— По всему. Вы всё знаете.

Бернаро отвернулся и молчал. Молчал так долго, что я, воспользовавшись паузой, позвала официанта и попросила воды.

— Я сам не знаю, кто мне нужен, — наконец сказал Артур. — Но вы…Вы единственный человек, кто мне за последние годы по-настоящему интересен. Да, у меня были женщины. Но как-то с ними я никогда особенно не разговаривал.

— Может, у вас просто не было времени?

— Может быть, времени, может, желания, а, вернее, того и другого. Мне здесь надоело, Елизавета. Поедем в «Кавказскую кухню».

Мы вышли из кофейни, поехали в «Кавказскую кухню», где под баранину Бернаро долго рассказывал о Лозанне, показывал снимки с концерта и, наконец, обещал прочитать мои четыре первые главы с тем условием, если я поеду к нему.

Эта была игра, конечно, и мы поехали, полночи читали, после чего молчаливый Эдвард проводил меня в подавляющий роскошью гостевой люкс, где я, как ни странно, мгновенно заснула.

Утром выяснилось, что хозяин отбыл в город, а мне предложено остаться и работать. Я так и сделала. После доставленного Эдвардом завтрака засела у себя и не вставала до обеда. Вернулся Бернаро, мы пообедали, я опять села писать — с перерывами на заплывы в бассейне: он тоже был к моим услугам. Все, как в доме Хуана. Собственно, просторный теплый бассейн и заставил меня задержаться здесь, в этом доме, где я отключилась от «рыцарей», от газеты и полностью сосредоточилась на биографии мага.

К пожилому Эдварду я испытывала доверие. Задумчивый и всегда готовый к услугам, он появлялся только когда нужно, незаметно организовывал жизнь и тотчас исчезал. Его незримое присутствие ощущалось в том, что все шло будто само собой. Он и сам излучал такую уверенность, что, попав в ее теплое поле, ни за что не хотелось его покидать. Бернаро рассказал, что его «дворецкий» когда-то служил завхозом в городской филармонии (я думала — выписан из Англии), но должность эту сократили, и иллюзионист предложил Эдварду место в своем доме. Помимо дворецкого здесь существовала приходящая прислуга — повар, садовник и горничные, но дворецкий стал кем-то вроде члена семьи, о которой я до сих пор ничего не узнала.

Так продолжалось до понедельника. Бернаро, видя мою страсть к воде, предложил и впредь работать у него по выходным. Дистанция, которая образовалась между нами и упрочилась за два дня, была столь ощутима, что я согласилась — несмотря на все свои страхи.

* * *

…Между тем Город устроил Фомину пышные похороны, все газеты пестрели статьями, а эфир — передачами о великом художнике. Друзья и коллеги, искусствоведы, ценители живописи только что готовились к юбилею, и все приличествующие слова были прописаны и свежи. По-моему, кое-кто забыл даже поменять в своих славословиях «есть» на «был». И стеснялись меньше: об умершем можно было, не стесняясь, говорить как о гениальном.

Смерть Фомина обсуждалась во всех коридорах и кулуарах — даже больше, чем отстранение городничего. На какое-то время город словно проснулся и заговорил на одну-единственную, объединяющую его тему. Похоронили Марка Михайловича в VIP-квартале далекого Северного кладбища, объявили конкурс на лучший проект памятника, и все снова зажили своей жизнью.

Мы с Олегом, как ни старались, все не могли выловить пианиста Арефьева. Он и в самом деле сидел на двух стульях — нашем и венском, — и поймать его здесь, в театре, было делом почти невозможным. Если он все-таки приезжал, его сотовый неизменно оказывался «не там», и нам оставалось одно — установить пост наблюдения возле служебного входа театра.

Донеслось, что дело на Татьяну Усольцеву все-таки завели, но оно обещало быть тупиковым. В эти же дни закрыли другое «тупиковое» дело — убийство Саши Водонеева, и Город начал очередную подготовку к очередной бесконечной зиме, которая могла нагрянуть уже завтра. Задуло, засквозило во все щели; как в революционном Петрограде, опустилось небо, и опять висела в воздухе эта чеховская фраза про Город: «А климат такой, что того и гляди снег пойдет». Снег здесь мог зачем-то пойти даже летом, и время от времени пользовался этой возможностью.

* * *

В один из таких промозглых октябрьских вечеров ко мне пришла Жанна и с потерянным лицом сообщила, что у нее проблема.

— Не знаю, как тебе и сказать… В общем, Лиза, я стала фригидна.

— Что-что? — не расслышала я.

— Представь, смотрела ночью Тинто Брасса — и никакой реакции. Вот ужас.

— У меня на него никогда нет реакции.

— Но у меня-то раньше была!

— Попробуй посмотреть с кем-нибудь.

— Нет никого.

— Так с этого и нужно начинать. Раз есть партнер, бывает и реакция. А нет — никакой Тинто Брасс не поможет.

— Слушай, а это случайно не старость?

«Старостью» и «фригидностью» Фрониус донимала меня неделю, пока я ей не посоветовала реанимировать стриптизера, чтобы поставить все точки над «и». Тот реанимировался с такой скоростью, что Жанка дня три опаздывала на работу, не в состоянии проснуться после опытов по искоренению «фригидности».

Подготовка к Галкиной свадьбе все набирала обороты, и чем ближе становился этот день великого рубежа, тем мрачнее становилась невеста. Оживлялась она лишь в одном случае — на примерке белого платья, которое и в самом деле оказалось редкостно красивым. Платье, впрочем, давно было готово, но забирать его из мастерской никто не спешил, и это был подозрительный факт. Подозрительность его подтвердилась в тот день, когда Томина между прочим сообщила нам с Жанной, что по вечерам ей звонит Гутников, и они разговаривают по часу.

— Как по часу? — вскричала Жанетта. — Он испортит тебе всю свадьбу. Так, зачем он звонит?

Как девяносто девять процентов мужчин на земле, Гут-ников точно не знал, зачем он звонит своей бывшей подруге. Затруднилась с ответом и Томина. Но с точки зрения Фрониус, он делал это только затем, чтобы выбить почву из-под ног Галины, которая предприняла очередную реальную попытку жить без него.

Галка обиделась и замолчала.

— Мне вообще не нужна эта свадьба, — прошептала она наконец.

Фрониус грохнула стулом:

— Вы смотрите-ка, ей — не нужна! Я тут сбилась с ног с этой свадьбой, готовлюсь!

— Ну, сама тогда и выходи!

Галка расплакалась, выскочила из кабинета, и в тот день мы ее больше не видели. А на следующий день, как обычно, пришел чеховский Леонид и сообщил нам, что все отменяется.