Сам без оружия - Алексей Фомичев Страница 60

Щепкин мазанул по ротмистру недовольным взглядом. Тот сразу перестал ухмыляться, поправил повязку на руке.

– Драка, пожар, еще и нападение? Это уже перебор, как говорят карточные игроки. Тут даже самому тупому ясно, что к чему. Японцы и так настороже. Нет, никаких провокаций больше! Вообще к ним не подходим. Раскланиваемся в ресторане, смотрим издалека, играем в синема. Хоть это у нас получается хорошо.

– Но до Владивостока еще ехать и ехать! – недовольно пробурчал Белкин. – Так и будем… кланяться на расстоянии?

– Так и будем, – веско подтвердил Щепкин. – И внимательно следить за их контактами. В поезде, на станциях. Кто бы к ним ни подошел – всех проверять. Все их передвижения по составу. Чтобы ни шага за пределы вагона не сделали без нашего ведома!

– Нас всего четверо, – вставил ротмистр. – Не маловато для слежки?

Капитан усмехнулся, кивнул в сторону окна, за которым проплывали красоты Урала.

– А куда они денутся, в поезде‑то? У них и выход только в одну сторону. А на станциях подключим к слежке местные кадры контрразведки и жандармерии. Главное – не упускать их из виду. И еще…

Щепкин замолчал, словно сомневаясь, говорить или нет. Перехватил вопросительные взгляды офицеров.

– Я попросил Батюшина перехватывать все телеграммы японцев и по возможности их расшифровать. Думаю, сейчас японцы занервничают и начнут контригру.

– Они? Но как? – изумился Гоглидзе.

– Они или тот, у кого подлинники документов. Думаю, он либо едет в этом же поезде, либо следует за нами. Вот его‑то нам и надо обнаружить.

Белкин и Гоглидзе переглянулись. Командир в своих догадках зашел очень далеко. Дай бог, чтобы он был прав. А если нет?..

…Взамен сгоревшего вагона японским дипломатам предоставили вагон первого класса. Он не был оборудован как дипломатический, однако вполне подходил для перевозки важных персон.

Кихо и Касуми вместе с Кинджиро проверили его весь от пола до потолка, заглянули в каждый уголок. Потом закрыли пустующие купе и даже собственноручно заколотили их двери специально полученными досками. Двери вагона также укрепили брусками, на дополнительно приваренные петли повесили навесные замки. На окна повесили плотные шелковые шторы, которые сорвать было довольно сложно.

Теперь в вагон посторонний незаметно попасть никак не мог. Да и просто попасть не мог, разве что используя лом или взрывчатку.

Оружие стали носить постоянно, хотя и скрытно, все, кроме Идзуми. Тот свой браунинг держал под подушкой и брал только для выхода в ресторан.

Пожар японцы пережили без особых последствий. Легкий ожог у Кихо и небольшие отравления у других. Медики в Екатеринбурге оказали дипломатам помощь, но не стали их даже везти в больницу. Однако прописали какие‑то микстуры, которые Идзуми приказал выбросить, как только врачи уехали.

Хуже обстояло дело с вещами. Правда, губернатор выделил достаточно большую сумму для закупки всего необходимого, и Горо с Кинджиро потратили некоторое время на покупку белья, одежды, обуви и других необходимых в поезде вещей.

Однако самой большой проблемой была пропажа выкраденных в русском Генштабе документов. Эта пропажа ставила под сомнение сам смысл поездки японцев по Владивосток.

Секретарь Кинджиро не находил себе места. Это ведь у него украли документы. Пусть он в тот момент был практически без сознания, пусть бушевал пожар, но документы пропали! Все! Вор вытащил их, оставив, словно в насмешку, папку. И не взял лежащие в другой секции деньги. Может, не заметил впопыхах?

Кинджиро честно рассказал все Идзуми, принес извинения за ошибку и попросил разрешения совершить сэппуку. Он должен был ответить за свое прегрешение.

Но помощник посла разрешения не дал.

– Нас и так мало, Иоши. А будет еще меньше. И потом, если кому и следовать древнему ритуалу, так это в первую очередь мне. Я отвечал за документы, я перевозил их, а вы только помогали. Но я тоже не вспорю себе брюхо мечом. Тем более меча у меня нет. Надо разобраться в этом деле, надо понять, кто мог украсть документы, и попробовать вернуть их.

– Если это русская контрразведка…

– Если это русская контрразведка, можно забыть о них. Но я не думаю, что вокруг нас было много русских контрразведчиков. Помните, кто помог нам?

Кинджиро наморщил лоб.

– Я смутно видел силуэт… мужчины, конечно… он тащил меня к дверям. А потом вываливал из вагона. Да, я почти уверен, что это… господин Скорин. Художник. Хотя…

Идзуми терпеливо ждал. Сам‑то он концовку трагедии не помнил вообще, потерял сознание в коридоре.

– Нет, я точно уверен, это был Скорин! – склонил голову секретарь. – Он отнес меня дальше от вагона… а вот остальное я не помню.

– Значит, это он мог взять документы? Во всяком случае, подозрения падают на него. Тогда выходит, что Скорин из контрразведки?! – Идзуми прикрыл глаза и покачал головой. – Но почему он тогда все еще в поезде? Почему не покинул его вместе с документами и не поспешил в Петербург?

Кинджиро опустил голову. Ответа он не знал.

– Кихо говорил, что его спас американец. Но я не считаю его русским офицером. – Идзуми позволил себе легкую усмешку. – В крайнем случае, только помощником. Его могли купить.

– Там еще были люди из тех, кто снимает фильм. Э‑э, господа Щепкин, Гоглидзе… Но они в вагон не заходили…

– Верно. Но портфель они взять могли.

Кинджиро задумался. Он старательно напрягал память, желая вспомнить все подробности пожара. Но кроме отрывочных эпизодов, в голове ничего не было.

– Скорин мог решить, что в портфеле деньги, – осторожно заговорил секретарь. – Стал искать, но в спешке пропустил второе отделение. Оно же потайное. Зато нашел документы и подумал, что они могут стоить дорого. Поэтому и вытащил их.

– А зачем художнику шарить по чужим портфелям? – спросил Идзуми. – Он что, бедный?

– У русских это вполне возможно.

– Так. Ну хорошо… Он взял документы, понял, что там ничего ценного… или, наоборот, очень ценное. Что сделает русский, найдя такие документы?

Поняв, что Идзуми не рассуждает, а спрашивает его, Кинджиро на миг задумался, потом медленно проговорил:

– Он должен передать их властям. Потому что секретные бумаги русского Генштаба не могут оказаться у японцев просто так.

– Верно. Но в этом случае мы бы не наблюдали господина Скорина вместе с нами. А он едет дальше. Почему?

На этот раз Кинджиро задумался сильнее. Действительно, выходило странно. Если Скорин простой вор, он должен либо выбросить бумаги, либо отдать их властям, как и всякий патриот страны. Правда, у русских понятие «патриот» несколько отличается от японского. Русские позволяют себе такие высказывания против императора и власти, что в Японии они бы попали на виселицу или плаху.