19-я жена - Дэвид Эберсхоф Страница 60

— Есть одна вещь, которую я хотел бы обсудить с тобой, прежде чем уеду, — сказал я.

— Так скажи мне.

— По поводу женитьбы.

Элизабет поморщилась, почти незаметно:

— Что такое?

— Есть одна женщина, из Ливерпуля, которая может оказаться среди иммигрантов.

— И что такое я должна узнать об этой женщине?

— Если я отыщу ее, я хотел бы…

Существуют ли на свете слова, труднее для мужа, чем эти?

— Если она сможет добраться до Зайона, мы, вероятно, захотим…

— Да?

Тут она поняла:

— Ох, Чонси, ты же только что вернулся домой!

— Ну да, я понимаю. Но этой женщине нужен будет дом. Если я отыщу ее, я привезу ее сюда и вы вдвоем сможете…

Элизабет подняла руку, чтобы остановить меня:

— Можешь ее взять.

— Элизабет, прошу тебя!

— Ты ее хочешь, и ты ее получишь. Тут не о чем больше говорить.

— Я хочу, чтобы ты ее узнала, чтобы ты ее одобрила.

— Я не хочу ее знать.

— Тогда я не могу на ней жениться.

— Ты можешь, и ты на ней женишься.

— Она может вообще не приехать. Я могу никогда ее больше не увидеть. Я только хотел обсудить такую возможность. Элизабет, как ты? С тобой все в порядке?

— У меня все прекрасно, — ответила она. — У меня все будет прекрасно.

Я попытался ее обнять, но она от меня отмахнулась.

Я вернулся в Грейт-Солт-Лейк с горечью в душе и успел пробыть там всего лишь полдня, как пришла первая группа мигрантов с ручными повозками. Это были первые переселенцы, отбывшие из Айова-Сити в июне, и теперь, в конце сентября, они на разбитых ногах, хромая, притащились в Зайон. Даже в районе ливерпульских доков не видел я столь трагического зрелища. Мужчины, у которых кожа волдырями сходила с ладоней. Женщины с волосами, вылезшими от недоедания. Младенцы, с трудом всасывающие в себя воздух пересохшими, посиневшими губами. Дети с глазами гоблинов, еле бредущие рядом. Эти люди прошли пешком более тысячи миль, перебрались через все реки и речушки между Миссисипи и хребтом Уосач. Им пришлось питаться травой и грязью, когда их запасы муки закончились.

Они еле брели по городу, пока не остановились у входа на Храмовую площадь. Собралась целая толпа — посмотреть на их прибытие. Полагая, что новообращенные прибыли, ожидая торжественного приема, многие нарядились в праздничную, яркую одежду. Они несли корзины с розовыми лепестками, чтобы осыпать ими путешественников. Их потрясенные лица говорили, что они не способны понять, как Господь — или Бригам — мог допустить, чтобы такое случилось с Его избранным народом.

Из служебных помещений своего Дома-Улья появился Бригам.

— Разберите их по домам! — приказал он. — Вымойте! Оденьте! Накормите! Приветствуйте их в Сионе!

И тотчас же Святые бросились к иммигрантам. Великодушие к незнакомцу — это одна из наших давних традиций. Когда я вижу проявление такого великодушия, это по-прежнему рождает у меня ком в горле. Я присоединился к общим усилиям и вошел в толпу новоприбывших, присматривая одного или двух человек, которых мог бы привести в дом к Лидии.

— Простите, сэр, — окликнул меня чей-то голос, — моя сестра нездорова!

Чья-то ладонь погладила мой рукав. Я обернулся и увидел девочку лет пятнадцати, стоявшую у ручной повозки. Она указала на другую девочку, может быть годом старше, лежавшую в повозке в такой позе, что казалась едва ли не мертвой.

— Сестра была здорова еще неделю назад. Она хотела все бросить, но я сказала, я ее потащу. И вытащу. Мы всю нашу муку съели. А потом остались только туфли. И мы их съели.

Ноги у обеих были черны как уголь.

— Пойдемте со мной.

Я сам потащил повозку через город к дому Лидии.

— Меня зовут Маргарет. А сестру — Элинор. Маргарет и Элинор Оукс.

— Откуда вы?

— Из Лондона. Мы были горничными у леди Уэллингем, когда услышали, как говорил сын Пророка. Я сестре и говорю: «Давай уедем в Америку». А она не хотела. Во всяком случае, сначала. А потом у нас положение изменилось и мы уже не работали у леди Уэллингем. Нам негде было жить, когда мы второй раз встретили мистера Джозефа Янга. И я сказала Элинор: «Молния дважды в одно место не ударяет!»

Когда моя жена увидела измученных девочек, она взялась за работу, выкладывая для них одежду и готовя еду — тушеную свинину с лимской фасолью. Она заверила Маргарет и Элинор, что они смогут пожить у нас сколько понадобится. «Я помогу вам встать на ноги», — пообещала Лидия. Я поблагодарил мою добрую жену за радушный прием, оказанный девочкам. Дом Лидии был мал, ее годовое содержание и того меньше, однако она предложила Маргарет и Элинор все, что только могла, и даже более того. Позже, наедине, я сказал Лидии: «Наверное, ты слишком хороша для меня!» «Возможно», — ответила она.

Я покинул дом и домочадцев, чтобы вернуться к осуществлению плана спасения. Возвратившись домой, я обнаружил там двух сияющих молодых женщин, чьи лица были отмыты и отчищены до нежного, желтовато-розового оттенка, которым так славятся англичанки. Они сидели на плетеном тряпичном коврике, играя с Дайантой, показывая девочке, как надо наряжать куклу. Я понял, что Дайанта уже полюбила этих девушек, как сестер. Она поцеловала каждую из них в персиковую щечку.

Еда и вода не просто поставили Элинор на ноги, но и вселили в нее столько сил, что, увидев меня, она вскочила с коврика и обвила меня руками: «Благодарю вас, мистер Уэбб! Вы спасли мне жизнь!» В моих объятиях ее тело было одновременно и мягким, и упругим.

За ней последовала Маргарет, поцеловавшая меня в лоб. Я еще некоторое время ощущал влажный отпечаток ее губ у себя на лбу.

Столько женского внимания было излито на одного мужчину, что я, как и всякий другой на моем месте, с трудом мог сохранить хладнокровие. Если бы я не носил бороду, девушки, несомненно, заметили бы густой румянец, заливший мои щеки. «Это нам следует благодарить вас за то, что вы оказали нам доверие», — смог выговорить я.

Маргарет и Элинор вернулись на коврик и стали помогать Дайанте собирать головоломку. Лидия, в качалке, взялась за шитье, а я присоединился к их компании, усевшись в кресло с Библией моей матушки. Однако я обнаружил, что при таком женским роскошестве здесь, передо мною, мне трудно сосредоточиться на священных словах. Впечатление было такое, будто я пытаюсь читать без очков. Мысли мои блуждали далеко: я задумался о миссис Кокс, где бы она теперь ни была. Потом они вернулись к моей нежной Лидии, сидящей рядом в качалке: как из девушки, какой она пришла в наш дом в Нову, она превратилась в настоящую женщину. Потом — к миссис Уэбб в Пейсоне: я любил ее так, как никого больше не любил, но за многие годы моя любовь из романтической превратилась в любовь-уважение; такая эволюция — вещь вполне ожидаемая при долголетних отношениях между мужчиной и женщиной.