Русская жена арабского наемника - Юлия Малахова Страница 6

Опрокинув мерзавчик, Щукина объяснилась:

— Пчелка-то тебя вызывает на их этаж, и это после работы! Поэтому тебе рассказала, что было в твое отсутствие, чтоб не ляпнула ты, простофиля, ей лишнего…

По приемной у Пчелки можно было судить о взлете и поражениях в ее карьере. Начнем с того, что не у каждой секретарши в нашей стране есть свой кабинет с предбанничком — приемной. Там сидела стажерка и тупо записывала всех входящих в амбарную книгу. Видимо, стажерку пристроил заботливый родственник или любовник, чтоб набиралась деваха канцелярской мудрости. А ведь и впрямь, куда нынче податься юной москвичке после Университета — не в клуб же танцовщицей?.. Посидит эдак годик, а потом и должность сыщется для родимой кровиночки. Даст ей Конторка заем и обрастет юное создание дачками, загранкомандировками, квартирками и машинками с крепышами-водителями из Владимира или Орла…

Амбарная книга утыкалась в колючий искусственный бонсай с одной стороны и в кокетливую золотую вазочку с другой. Весь диван занимал огромный розовый заяц, подаренный Пчелке на какой-то праздник. Вверху на шкафчике пылилась ваза эпохи модерн марки «Ройял Кроун Дерби», ценная. Пчелка в таких делах не разбиралась и вазу украсили старыми елочными гирляндами и китайскими палочками для еды. Бутылки коллекционных вин в бархатных синих и алых чехлах рядом с толстопузым пластмассовым человечком и надписью «Киндерсюрприз» могли бы намекать на контроский загул во времена августовского дефолта 1998 года, но Пчелка была не так умна и вышла такая у нее актуальная экспозиция случайно. Приняла она меня сидя в своем гигантском и узком кресле с подлокотниками, подголовником и подножниками — видимо, заказанным в порыве страсти Главным для нее, много лет назад.

Пчелка попросила принести нам конфет и, жеманно вытягивая губы, почти шепотом затянула:

— Дорогая, про вас ходят настоящие токку и хоккайдо по нашим коридорам! Расскажите мне все! Я сгораю от нетерпения! Где вы его нашли, милочка?

Разубеждать Пчелку и объяснять ей, чем японские трехстишия хокку и пятистишия танку отличаются от японского же острова Хоккайдо, было не к чему, и я начала поедать все сладости на вазочке передо мной. После того, как я оторвалась от теплых губ моего возлюбленного, пахнувших морем и фруктами, пошли вторые сутки и недостаток секса я подавляла алкоголем и шоколадом. Опустошив вазочку, я, слипшимися от сладкого губами, потребовала взамен информации о личной жизни карточку сотового оператора с нелимитированными международными звонками. Такие карточки-симочки со служебными номерами выдавала Пчелка ближнему кругу Главного, но я, нагло икая от переедания сладкого, требовала «симочку». Майя вздохнула и вынула из ящичка заветный целлофановый пакетик. На нем красовалась заветная надпись V.I.P. Ура, теперь я могу звонить любимому за счет Конторы! Спасибо Господу и Кремлю за разведение в стране ФГУПов!!

— Знаете, Майя Ивановна, я ведь мужиков почти ненавидела всех! Презирала — это точно. Слабые, капризные, медленные, эгоистичные, самовлюбленные, нудные, вялые, думающие только о себе, с ограниченным кругозором и жадные — вот что такое современный мужик в нашей Конторе и по соседству! — громко заявила я.

Пчелка отпрянула от такой откровенности и стукнулась о подголовник, который забыла отогнуть.

— Шипы и розы любви, Майя Ивановна, в нынешней жизни рабочей бабы — это исключительно шипы 364 дня и букетик непахнущих голландских роз на корпоратив 8 марта!

Поэтому я от такой прелести, казалось, была привита всей нашей действительностью. И вдруг — там, где уж я и не ожидала, на глубине 25 метров под водой, эта сука-любовь меня и хватает! А что вы скажете после проведенных нескольких суток в постели? Причем, в постели не с алкоголиком-карьеристом, у которого стоят только волосы на заплешине и то при мысли о понижении бонусных? Представьте себе юное, идеальное тело Аполлона с искренней улыбкой, пахнущее чем-то совсем не нашим, и пряным, и сладким, дурманящим и ласкающим вас под зефирный ветерок?

При слове о зефире Пчелка достала упаковку и поставила передо мной.

— Да нет же, зефир — это ласковый южный ветерок на морском побережье, дорогая Пчелка Ивановна, — загнусавила я, пряча слезу. — У меня уже живот распух от сладкого. Не берет: секса восемь раз подряд за три часа это не заменит! Нет уж!

Майя с калькулятором пыталась выяснить сколько же времени длилось все мое физическое счастье, включая побеги в душ и перекуры — но итоги, ошеломившие ее секретарский опыт, старалась не афишировать и тихо записала их в блокнотик у компьютера. Пчела встрепенулась:

— У меня как-то на юге тоже был романчик, с юным турком. Я еще подумала — а послать все подальше и расписаться! Мне так здорово и весело ни с кем не было и не будет! Только и поднимаю вялые вермишелины и сосу их, сосу… И все без толку…

Крупные слезы размазали у Майи тушь и подводку, отчего она стала милее и еще больше похожа на свою мультяшную тезку. Секретарша собралась, одернула тесную кофточку и вышла в предбанник с указом: «Никого не впускать, все записывать и ей потом передать», затем закрыла нашу дверь на ключ и достала из-за портретика вождя в тайничке стопарики и белую.

— Эх, счастливица, как говорят нынче, юг с ними, нашими мужиками! Давай за заморских пить!

Я поправила: не «юг», а «йух», но абланского Пчелка не знала и свободно говорить на языке падонкафф в нашей Конторе могла только продвинутая Щукина. Обсудив все детали заморских мужиков и сравнив их с нашими (что-что, а мониторинг мы проводить умели), опорожнив поллитровку и еще по стопарику, мы тихонько запели про рябину и дуб, и как бы нам, рябинам, к дубам перебраться. Выводя припев, мы залились бабьими слезами и, обнявшись, тихо стояли и качались, как два кавказца в ритуальном танце.