Две возможности - Эллери Квин

Эллери думал, что навсегда покончил с Райтсвиллом. У него даже развилась ностальгия в отношении этого городка, как у человека, предающегося сентиментальным воспоминаниям о местах, где прошло его детство. Он часто повторял, что, хотя и родился в Нью-Йорке, его духовной родиной был Райтсвилл — город мощеных улиц и кривых переулков, город, который свил свое гнездо в долине, прислонясь к животу одного из самых древних горных хребтов Новой Англии. Густой зеленый лес, темнеющий вдали на фоне ясного неба, ухоженные поля, чистый воздух, живописные холмы… Все это запечатлелось в его памяти и было несказанно дорого его сердцу.

И вот теперь перед ним лежал конверт, присланный из Райтсвилла.

Эллери обследовал его, не касаясь содержимого.

Это был продолговатый конверт из гладкой светло-голубой бумаги, который можно приобрести в любом американском магазинчике. Но Эллери не сомневался, что его приобрели в писчебумажной лавке Хай-Виллидж. Неподалеку находилось Агентство по продаже недвижимости Дж. С. Петтигру, а на Аппер-Уистлинг поблескивала «Чайная мисс Салли», где дамы из райтсвиллского haute monde [1]ежедневно собирались, чтобы отведать знаменитый ананасовый мусс с алтеем и орехами. О, Райтсвилл! Если встать у писчебумажной лавки и посмотреть на запад, в сторону Лоуэр-Мейн, то можно разглядеть бронзовую спину основателя города Джезрила Райта, восседающего на ржавой лошади в центре круглой Площади, а на западной ее дуге — новый навес старого отеля «Холлис», в некоторых номерах которого еще оставались фарфоровые ночные горшки, поставленные администрацией более раннего поколения для удобства постояльцев. А если посмотреть на другую сторону улицы, то рядом с кинотеатром «Бижу» Луи Кейхана можно увидеть аптеку «Кат-Рейт», сверкающую белизной… Таков был Райтсвилл, и Эллери сердито перевернул конверт, пробудивший в нем эти воспоминания.

Обратный адрес отсутствовал.

Его и не должно быть. Люди, которые пишут адрес на конверте карандашом и нарочито грубыми прописными буквами, обычно заявляют таким образом о своей робости. Анонимное письмо… Эллери боролся с искушением бросить его в камин.

Наконец он осторожно разрезал конверт.

Из него выпали только газетные вырезки, соединенные в верхнем левом углу стальной скрепкой.

Первая вырезка начиналась с названия «Райтсвиллский архив» — единственной райтсвиллской ежедневной газеты — и даты: «Среда, 1 февраля».

Значит, газета двухмесячной давности. Эллери прочитал заметку.

В ней сообщалось о смерти от сердечного приступа Люка Мак-Кэби в возрасте семидесяти четырех лет, проживающего в Хай-Виллидж по адресу Стейт-стрит, 551.

Эллери не припоминал такого имени, но в статье описывался дом покойного, и ему показалось, что он знает его.

Это было большое здание традиционного викторианского желтовато-коричневого цвета, украшенное деревянной резьбой и цветными стеклами в веерообразных окнах с крыльцом, коньком на крыше и башенкой. Оно простояло на грешной земле уже шесть или семь десятилетий. Стейт-стрит, — северо-западная спица колеса, в центре которого расположена Площадь, — главная, самая широкая улица города, и ближайшие к площади кварталы отличались подлинным великолепием. Однако чем дальше от центра, тем дома становились все более обветшалыми. На рубеже веков, до того, как старые семейства перебрались на Холм, это был фешенебельный район Райтсвилла. Теперь дома у подножия Холма населяли представители нижнего слоя среднего класса, а в некоторых из них сдавались меблированные комнаты. Крылечки везде покосились, решетки зияли дырами, стены потрескались. Весь район отчаянно нуждался в ремонтных работах.

Если дом Мак-Кэби был тем, который помнил Эллери, то он стоял на углу Стейт-стрит и Аппер-Фоуминг-стрит, — это было самое большое здание, и оно громче всех молило о помощи.

Мак-Кэби, сообщал «Архив», был «городским отшельником». Он редко покидал свои ветхие владения — торговцы Хай-Виллидж заявляли, что уже много лет не видели его на Площади или на Лоуэр-Мейн. В былые дни Мак-Кэби считали скрягой, пожиравшим глазами гипотетические кучи золота и бриллиантов при газовом освещении своего фамильного обиталища, но этот слух, был он обоснованным или нет, заглох сам собой потому, что городской отшельник задолго до своей кончины прослыл нищим, питающимся хлебными корками. А вот последнее явно не соответствовало действительности, иначе как объяснить то, что он нанял управляющего, компаньона или слугу — автор статьи высказывался весьма неопределенно относительно статуса этого человека, с другой стороны, то, что Мак-Кэби пребывал в крайне стесненных обстоятельствах, подтверждал его врач, доктор Додд, хорошо известный в Хай-Виллидж (хотя Эллери о нем никогда не слышал). Давая интервью корреспонденту «Архива», доктор Додд неохотно признал, что уже давно прекратил посылать старику счета, поскольку «бедняге было просто не на что вести достойное существование». Тем не менее, Додд продолжал лечить Мак-Кэби вплоть до его смерти. Старик страдал хронической сердечной недостаточностью. Чтобы облегчить приступы, доктор Додд давал ему таблетки.

Насколько было известно, у Мак-Кэби не осталось родственников — его жена, согласно «Архиву», умерла в 1909 году, не продолжив род. Но личные достоверные воспоминания о старике мог сообщить только его управляющий-компаньон Гарри Тойфел, который прожил с Мак-Кэби пятнадцать лет. Тойфел тоже был стариком и, видимо, являл собою колоритную личность, если имел прозвище городской философ. Более того, его часто видели в «Придорожной таверне» Гаса Олсена на 16-м шоссе в компании Тома Эндерсона и Никола Жакара. При упоминании Тома Эндерсона на душе у Эллери потеплело — наконец-то появился старый знакомый, известный в Райтсвилле как городской пьяница или городской нищий. Никола Жакара Эллери как будто не припоминал. Разве только… Ну конечно! В 1940 или 1941 году ему говорили о семье канадских французов в Лоу-Виллидж по фамилии Жакар, причем глава семьи специализировался на производстве детей, и разговоры о них выглядели примерно так: «еще одна тройня»… Если Никола Жакар был тем самым Жакаром, что казалось вполне вероятным, то он явно не был образцовым представителем Лоу-Виллидж. Тот Жакар завоевал репутацию городского вора, и Эллери надеялся, что в этом им руководили благородные побуждения, а именно — необходимость набить рты бесчисленных маленьких Жакарчиков.

Тойфел и его странный хозяин, опять-таки если верить газете, «грызлись, как кошка с собакой». На вопрос, почему он в течение стольких лет оставался в ветхом жилище, ублажая капризного отшельника, Тойфел ответил весьма многозначительно: «Он тоже любил цветы». В саду Мак-Кэби Тойфел творил чудеса с рассадой, очевидно украденной с участков на Норд-Хилл. Гигантский гладиолус Мак-Кэби был сенсационным экспонатом в райтсвиллском цветочном магазине Энди Биробатьяна на Вашингтон-стрит.

После смерти хозяина у Тойфела спросили о его планах. «Уже пять лет мистер Джон Харт уговаривает меня заняться его садом, — ответил он. — Теперь я, пожалуй, это сделаю». Между прочим, газета «Архив» напомнила своим читателям, что Джон Спенсер Харт — миллионер и владелец хлопкопрядильной фабрики в Лоу-Виллидж. Зная Райтсвилл, Эллери не удивился терминологической связи с прошлым: на фабрике не пряли хлопок уже двадцать лет. Источником миллионов Джона Спенсера Харта были красители, и безобразного вида фабрику на углу Вашингтон-стрит и Лоуэр-Уистлинг украшали стальные буквы: «РАЙТСВИЛЛСКОЕ ПРОИЗВОДСТВО КРАСИТЕЛЕЙ».