Любовница Синей бороды - Лариса Соболева Страница 59

Поездка заняла две недели. Вернувшись из Москвы, Агриппина Юрьевна не в дом сына поехала, а на новую квартиру, которую Иона снял перед отъездом. Не дав никому отдохнуть с дороги, она отправила Фомку с Ионой за соглядатаями. Вскоре те приехали с положительными вестями, но историю поведали весьма занимательную.

– Перво-наперво, сударыня, вот он, – указал рябой на своего напарника, – узнал у той бабенки, что ключами заведует в доме графа Гордеева, есть ли приметы у конюха Трифона. Чтобы искать человека, надобно приметы знать, которые отличают его от других людей. Оказалось, есть таковые: над бровью шрам пересекает лоб, но давнишний, почти сгладился, – когда-то его конь копытом огрел. Вторая примета – в драке поранили конюха, и тоже шрам остался на левой руке выше локтя. Остальные приметы через раз у других людей встречаются, но эти две нам подходили. Мы так решили: коль он жив, то три пути есть у него. Первый – убежал от хозяев, тогда не скоро его найдешь, в полицию обращаться следует. Второй – прячется от лиха, а поскольку причин, по каким он прятаться надумал, мы не знаем, то поиски тоже осложнятся. И третий – общедоступная больница, сумасшедший дом аль богадельня. Туда попадает разный люд и по разным причинам, есть даже те, кто себя не помнит. Отправились мы в больницу, и повезло прямо-таки с первого разу…

– Ну-ну! – нетерпеливо заерзала на стуле она.

– Нашли мы Трифона, сударыня, в той больнице, – продолжил рябой. – Все приметочки совпали. Да только он… не живой и не мертвый.

– Это ж как? – поразилась помещица.

– Его из канала выловили. За доску Тришка уцепился и болтался на воде, покуда его не нашли. Руки стали отдирать, а они точно приросли к доске. Думали, утопленника выловили, а он дышал едва-едва, сердце слабо постукивало. Так с доской в больницу и доставили. Охладился сильно, сударыня, к тому ж ему кто-то череп раскроил. По всем статьям безнадежный, а все никак не помирал. И вот лежит уж который месяц – никого не узнает, не говорит, вроде как в беспамятстве. Думали его в богадельню отвезть, да доктор не разрешил, говорит, случай исключительный попался, присмотреть ему за таким больным охота. В общем, сударыня, с одной стороны, приметы совпали, а с другой – подтверждения не имеем, что Тришка это. К дворне Владимира Ивановича не стали обращаться…

– Едем! – воскликнула помещица.

Они въехали с Фонтанки в корпус мужского отделения общедоступной больницы. В большой палате, где лежало много мужчин изможденного вида, а то и вовсе калек, где стоял дух крови, гноя и спирта, Агриппину Юрьевну повели в дальний от окна угол. Там, потеснив соседей, на импровизированной койке, составленной из досок, ящиков и тюфяка, лежал мужик. Помещица наклонилась к нему, чтобы рассмотреть поближе, – признать конюха в исхудалом человеке было затруднительно. Он никак не реагировал на нее, хотя глаза держал открытыми, а она удовлетворенно проговорила:

– Он самый и есть. Тришка. Что с ним?

– Весьма тяжелый случай, – сказал доктор, стоявший у нее за спиной. – У него нет реакций, он будто бы спит без пробуждений и в то же время не спит. Еду протираем и разбавляем до жидкого состояния, затем вливаем ему в рот. Летаргия-с, сударыня, сонная болезнь. Загадочное и необъяснимое состояние человека между жизнью и смертью. Я слышал о живых трупах, а встретиться самому довелось впервой. И случай уникальный по длительности.

– Долго ли так он будет? – тронув Тришку, словно желала убедиться, что он живой, спросила помещица.

– Неизвестно. Каждую минуту может прийти в себя, а может помереть.

– Будет вам! – выпрямилась помещица и оглянулась на доктора.

– Изволите забрать его, сударыня? – спросил он.

– Коль вас не затруднит его присутствие здесь, я бы оставила.

– Напротив, сударыня, мне крайне любопытно понаблюдать за ним. Но есть щепетильные вопросы…

– Говорите прямо.

– На содержание вашего холопа денег не выделяется…

– Полноте, эти вопросы – не вопросы, – усмехнулась помещица, суетливо доставая деньги. – Вот, возьмите. И кормите его хорошо, сиделку наймите… Да переложите его на койку, а то он никогда не проснется на таком-то ложе. Мне он, господин доктор, живым нужен. Ой, как нужен! На первое время, надеюсь, хватит?

– С лихвой, сударыня.

– И прошу вас: ни одной душе, кто бы ни спрашивал, не говорите о нем. Ну, а как проснется, тотчас за мной пошлите. Я в двух местах бываю…

Войдя в дом сына, помещица остолбенела: поддерживаемый Яниной, вышел навстречу Владимир. На миг забылись обиды, тревоги, сомнения, Агриппина Юрьевна кинулась обнять его, а он склонился низко, целуя руки, пробормотал:

– Матушка! Уж хотел за вами послать… а вы вот!

Она поцеловала его в голову, едва не прослезившись. Когда же он выпрямился и заглянул сыновьими любящими глазами в лицо матери, ясно увидела безмерную радость с его стороны. Екнуло сердце у помещицы: разве может вор и убийца смотреть так прямо в глаза, разве может не брать его смущение из-за постыдных дел своих? Напротив, он искренно рад матери. А выглядел ужасно – зарос щетиной, осунулся, ликом желт, глаза беспокойные и усталые. Без сомнения, силы его истощены, он тяжело болен. Но матери Володька рад, тут сомнений нет. Требовать ответа, как удалось продать земли, ему не принадлежащие, она не сочла возможным по причине его состояния, а взяла под руку и повела к креслам. Зато он засыпал ее вопросами, каждый из которых вносил смятение в душу помещицы:

– Как сестрица поживает? Отчего не приехала вместе с вами? Сколько пробудете в Петербурге, матушка? Погостите подольше, зимой-то в поместьях делать нечего. И Наташу выпишем, пора ей уж в свет выезжать, не в уезде же женихов искать…

Слушала его Агриппина Юрьевна и думала: «Что это? Он не помнит прошлого? А ежели представляется? Как-никак, огромное состояние у меня и Наташки отнял».

– Кто это там? – вдруг заметила она фигуру в тени.

– Где? – оглянулся Владимир. – Ах, это… Поль, поди сюда.

Юноша приблизился, поздоровавшись, склонился к руке помещицы. «Еще один желтоликий! – думала она. – Точно воском облит, вон и жилки видать. Дурной воздух здесь – душу в страхе держит, силу вытягивает».

– Давненько я тебя не видала, Павел, – сказала она вслух. – Вырос.

– Как поживаете, сударыня? – дежурно поинтересовался тот.

Юноша показался помещице весьма некрасивым, и дело было не в его болезненном виде, в желтизне да худобе. Удлиненное лицо с грубо очерченными скулами выдавало в нем представителя скандинавских народов, то же подтверждали и соломенные волосы, и бледно-голубые глаза. Собственно, это неудивительно, в жилах Поля текла фламандская и скандинавская кровь, так что по всему он должен быть крепок здоровьем. Но черты его лица в совокупности с безжизненно-презрительным выражением, как бы застывшем на нем, производили самое угнетающее впечатление. Поль будто случайно задержался на земле, и его тяготил безмерно длинный путь. Да-да, при внешней юности он похож был на старика, оттого и казался неприглядным.