Украденный сон - Александра Маринина Страница 57

– С тобой все в порядке, Ларцев?

Один бог знает, как надеялся Ольшанский увидеть веселоенедоумение на лице друга, услышать его знакомый короткий смешок и шутливыйответ. Но по тому, как мгновенно сузились и заледенели Володины глаза, он сразупонял, что его надеждам сбыться не суждено.

– Почему такой вопрос. Костя? Со мной уже больше годане все в порядке, но для тебя это не новость.

– Я не это имел в виду.

– А что? Что ты имел в виду?

– Ты стал хуже работать. Прости меня, Володька, я всепонимаю, но нельзя же так…

– Как – так?

Ольшанский за свою долгую следовательскую жизнь провелстолько допросов, что ему уже не нужно было продолжать разговор. И без того почтивсе ясно. Ларцев не оправдывается, не пытается объясниться, он задает встречныевопросы, явно уклоняясь от ответа и стараясь понять, что именно известно егодругу Косте. Следователь горько вздохнул. Значит, дело не в обычной халтуре, ав чем-то гораздо более серьезном. Видно, Володю крепко посадили «на крючок».

– Послушай, если ты не хочешь ничего рассказывать –дело твое. Конечно, мне обидно, когда ты что-то скрываешь, но…

– Что – но? – холодно откликнулся Ларцев.

– Ты вот-вот нарвешься на скандал.

– Почему?

– Потому что у твоего вранья длинные уши, которыеторчат из каждого написанного тобой протокола, из каждого документа. Ты что же,совсем меня не уважаешь, если думаешь, что я этого не замечу?

– А ты, значит, заметил, – коротко усмехнулся Ларцев,потянувшись за сигаретой.

– Представь себе, заметил. Хотя долгое время делал вид,что не замечаю. Но больше так продолжаться не может.

– Почему? – осведомился Ларцев, доставая с полкипепельницу.

«Черт возьми, – подумал Константин Михайлович, – не я егоспрашиваю, а он меня. И он спокоен, как каменный монумент, а меня аж пот прошибот волнения».

– Потому что теперь это заметил не только я.

– Кто еще?

– Каменская. Она после тебя передопросила всехсвидетелей. Тебе об этом известно? Ты потратил на это безобразие десять дней, аона – еще десять, переделывая за тобой твою же работу. И почти все – впустую,потому что через двадцать дней свидетельские показания уже не те, что погорячим следам. Уж тебе ли этого не знать! Двадцать дней из шестидесяти,отпущенных на предварительное следствие, ушли псу под хвост. Ты ничего мне нескажешь по этому поводу?

В кухне повисло молчание. Ольшанский стоял, отвернувшись кокну, и только слышал, как Володя резко выдыхал дым. Обернувшись, он изумленноуставился на сияющего улыбкой Ларцева.

– Тебе весело? – хмуро спросил Константин Михайлович.

– Угу, – кивнул Володя. – Спасибо тебе, Костя. Спасибо,что сказал.

Жаль только, что не сразу. Чего ж ты тянул так долго?

– С духом собирался. За что спасибо-то?

– Когда-нибудь узнаешь. Нинуля! – закричал Ларцев. –Кончай висеть на телефоне, давай выпьем за твоего мужа Костю. Хороший он мужик!

«Хороший мужик» Костя испытывал одновременно разочарование иоблегчение. Конечно, хорошо, что Ларцев не обиделся, не стал отпираться,огрызаться, хамить (хотя Ольшанский знал, что в хамстве ему самому равных нет,поэтому нарушения конвенциальных норм общения были ему не страшны).

Но плохо то, что не сказав «нет», он не сказал ни «да», ни«может быть».

Он предпочел отшутиться и был при этом отнюдь не наигранновесел. Уж что-что, а искусственную улыбку от искренней Ольшанский отличитьумел.

Что же происходит с Володей Ларцевым?

Надя Ларцева, одиннадцати лет от роду, была послушной иочень самостоятельной девочкой. Впервые она осталась «за хозяйку», когда мама несколькомесяцев пролежала в больнице. Тогда восьмилетняя Надюша, до того ходившая,держась за мамину руку, впервые услышала отцовские заповеди о правилах личнойбезопасности. Теперь, когда мама умерла, девочка быстро привыкла оставатьсядома одна и решать свои проблемы без посторонней помощи. В глубине души онасчитала себя совсем взрослой и ужасно злилась на отца, без конца повторявшегоодно и то же про чужих дяденек и тетенек, с которыми не нужно разговаривать наулице и уж тем более нельзя ни принимать от них подарки, ни уходить с ними,какие бы заманчивые вещи они ни предлагали. «Это же само собой разумеется, –возмущенно думала Надя каждый раз, слушая отца, – неужели он думает, что ядурочка?»

Целыми днями предоставленная сама себе, Надя не очень-то стараласьпо части школьных уроков, зато перечитала множество «взрослых» книжек,преимущественно детективных, которые Ларцев в свое время пачками покупал длясидевшей дома больной жены. Из этих книжек она узнала, какие неприятностислучаются с чрезмерно доверчивыми детьми, все время была настороже и без концаповторяла про себя правила, которым обучал ее отец: не входить в подъезд одной,обязательно дождаться кого-нибудь из соседей, кого знаешь в лицо; не ходитьблизко к проезжей части; не ходить по пустынным улицам; не отвечать на попыткизаговорить; если что-то случилось на улице, например, пристал незнакомыйчеловек, ни в коем случае не идти домой, а зайти в ближайший к дому продуктовыймагазин и ждать, пока не встретишь кого-нибудь из соседей по дому, и уже вместес ними возвращаться и так далее. Правил было много, и почти все они казалисьНаде вполне разумными, по крайней мере, после папиных объяснений, кроме развечто некоторых. Ну вот, например, она так и не поняла, почему нельзя приниматьподарки от чужих людей. Сколько ни бился Ларцев, растолковывая дочери, что, содной стороны, приняв подарок, она будет чувствовать себя обязанной и уже несможет твердо ответить «нет», если сделавший подарок человек о чем-нибудь еепопросит, а с другой стороны, плохие люди могут что-нибудь засунуть в этотподарок, например, деньги или кольцо с бриллиантом, и тогда у папы будуткрупные неприятности, – все было впустую.

– Не понимаю, – честно отвечала ему дочь. – Я будуделать, как ты велишь, но я этого не понимаю.

Сегодня, накануне новогодних праздников, Надя возвращаласьдомой от подружки-одноклассницы, с которой они вместе гуляли, сходили в кино, апотом пили чай с вкуснейшими пирожками, испеченными подружкиной бабушкой. Вдекабре смеркается рано, и когда девочка в начале шестого вышла на улицу, былоуже совсем темно. Возле дома, где жила ее одноклассница, стояла темно-зеленаямашина. Собственно, в темноте не было видно, какого она цвета, но Надо виделаее еще днем, засветло, когда они с Риткой возвращались из кинотеатра…

Тогда машина припарковалась между кинотеатром и магазином«Обувь», и Надя обратила на нее внимание потому, что у заднего стекла стоялароскошная огромная белокурая Барби, мечта всех ее знакомых девочек. Надя и Ритаостановились. К дому Ларцевых нужно было идти прямо, а если зайти к Ритке, тоследовало повернуть направо.