Дочь палача и черный монах - Оливер Петч Страница 56

– Чего тебе? Последний твой визит обошелся мне в восемь крейцеров штрафа и лишний день на посту. Лехнер не любит, когда что-то делают за его спиной.

– Позволь мне еще раз поговорить с Шеллером. – Палач столь решительно распахнул дверь, что стражнику пришлось потесниться в сторону.

– Эй, Куизль, так не пойдет!

Куизль бросил ему небольшой мешочек.

– Возьми и успокойся.

Стражник с любопытством заглянул внутрь.

– Что это?

– Жевательный табак. Из западной Индии, земли, где змеи толще дубов. Жуй его, но не глотай. Он взбодрит тебя и согреет.

Йоханнес вернулся с подарком в руках к лавке в углу и понюхал содержимое мешочка.

– Хм, жевать? – Он снова взглянул на палача. – Только не сломай Шеллеру вторую руку. Иначе он окочурится еще до казни, а отвечать мне.

– Не беспокойся, я знаю, что делаю.

Палач шагнул к камерам, где разместили разбойников. В отличие от прошлого визита, в этот раз пленники не обратили на него никакого внимания. Мужчины и женщины, укрытые рваными плащами, ежились по углам на гнилой соломе и жались друг к другу, пытаясь согреться на январском морозе. Между ними лежал больной мальчик и трясся всем телом. В зарешеченное окошко задувал ветер. Перед заключенными стояла миска с плесневелым хлебом и кувшин для воды, скорее всего, пустой. Из ведра, куда справляли нужду, исходило такое зловоние, что палач невольно отступил на шаг. Ганс Шеллер смотрел на него пустым взором из-за решетки, мизинец на правой его руке вздулся до неузнаваемости.

– Опять ты, – прошептал Шеллер. – Чего тебе еще?

Палач резко развернулся.

– Что за свинарник здесь развели? – вскинулся он на стражника Йоханнеса, все еще занятого экзотическим зельем. – Этим людям ни есть, ни пить нечего. А где свежая солома и одеяла? Хочешь, чтобы они передохли еще до виселицы?

Стражник пожал плечами:

– Сам видишь, какая погода на улице. Я уже два раза запрашивал провизию, но никто так и не пришел.

– Так сходи сам.

– Прямо сейчас? – озадаченно спросил Йоханнес. – Но буран…

– Немедленно.

Палач шагнул к нему и поднял с лавки за воротник, так что стражник задрыгал ногами в воздухе. Лицо Йоханнеса стало пунцовым, а глаза вылезли из орбит.

– Вот так скоро почувствует себя Шеллер, – прошипел Куизль. – И, богом клянусь, ты тоже, если не сделаешь сейчас же, как я велю. Свежая вода, хлеб и теплые одеяла. Понял ты меня?

Стражник закивал, и Куизль опустил его на пол.

– Ну так ступай.

Не оборачиваясь, стражник поспешил на улицу. В открытую дверь ворвался ветер и начал задувать в тюрьму снег. Палач захлопнул дверь, и стало почти тихо. Слышались лишь плач младенца и далекие завывания вьюги. Главарь Шеллер изумленно уставился на палача. Он раскрыл было рот, чтобы что-то спросить, но Куизль его перебил.

– Помогло мальчику лекарство?

Шеллер кивнул. Увиденное лишило его дара речи.

– Зачем ты это делаешь? – спросил он наконец.

Якоб не обратил на вопрос внимания.

– Я говорил с Лехнером, – сказал он. – Виселица, и никакого колесования. Женщин и детей отпустят.

Шеллер расплылся в улыбке, однако лицо его тут же стало серьезным.

– Сколько еще? – спросил он.

Куизль вынул погасшую трубку изо рта.

– Если погода позволит, то через пару дней начнут разбирательство. Потом нужно подождать еще три дня, таков обычай. Трактирщик Земер устроит вам последний обед. Сало, клецки, капуста и каждому по кружке мускатного вина, чтобы скрасить последние ваши минуты.

Ганс кивнул.

– В общем, еще неделя… – Он помедлил. – Хорошо, что все закончится, – сказал наконец разбойник. – Это и не жизнь была вовсе.

Якоб не стал на это отвечать и сменил тему.

– Мне нужно еще кое-что узнать насчет второй банды. Ты говорил, что их было четверо. Четыре тарелки, четыре кружки, четыре ножа…

Шеллер снова кивнул.

– Ну да. Четвертый, видимо, как раз нужду справлял в лесу.

– Но эта четвертая посуда, – продолжал палач. – Она была грязная? Ее использовали?

Лицо у главаря стало задумчивым.

– Если тебя это интересует, то, вообще-то, нет. Ты прав. Три грязные тарелки лежали вокруг костра, а четвертую мы вместе с кружкой нашли в седельной сумке.

Куизль взял трубку в рот и в который раз уже пожалел, что табак отсырел.

– Это значит, что четвертого уже долгое время с ними не было. А может, он был в городе.

Шеллер пожал плечами.

– Какая разница, куда девался этот четвертый? Может, он давно уже от них смылся.

Палач рассказал ему о предположении секретаря, что кто-то выведывал тайные маршруты торговцев. Главарь кивнул.

– Понятно. Четвертый рыщет по городу и докладывает своим дружкам, кто как поедет. А тем остается только подкараулить. Обозы ведь толком не защищены, и торговцам бояться нечего. Неплохо. – Он ухмыльнулся, и палач заметил, что передних зубов у него почти не осталось. – Мог бы и сам додуматься… – Внезапно он замер. – Я тут вот еще что вспомнил.

– Что?

– Рядом с сумкой, которую ты приносил, еще кое-что было. Бутылочка из синего стекла, вся такая изящная. Открыли мы ее, и запахло, как при дворе французского короля, будь он неладен.

У Куизля чуть трубка изо рта не выпала.

– Ты имеешь в виду духи?

– Да, точно, – кивнул Шеллер. – Несло, как от весенней лужайки.

– И эти духи… – палач осторожно подбирал слова. – Они не пахли, например… фиалками?

Шеллер пожал плечами:

– Я в этом не разбираюсь. Мы их вылили на лошадей, а бутылочку на следующий день Шпрингер в пещере разбил, осел тупой.

Палач снова задумался и затем повернулся к выходу.

– Благодарю, Шеллер. Ты очень мне помог. Когда увидимся в следующий раз, постараюсь, чтобы все прошло быстро. Обещаю.

– Куизль…

Голос Шеллера прозвучал как-то задумчиво. Палач развернулся.

– Что такое, Шеллер?

Казалось, главарь разбойников с трудом подбирал слова.

– Ты знаешь, палач, кем я, собственно, был?

– Нет, расскажи.

– Я был плотником, и неплохим. В Швабмюнхене. А потом шведы изнасиловали мою жену и зарезали. Моему сынишке голову размозжили о дверь. Я ушел в леса, и вот теперь здесь. – Он попытался улыбнуться. – Скажи, палач, что бы ты сделал на моем месте?

Куизль пожал плечами: