Сонька. Продолжение легенды - Виктор Мережко Страница 56

— Разговор трудный, Егор Никитич, — решился наконец директор, сел за стол, сцепив пальцы под подбородком, уставился на следователя. — Трудный и конфиденциальный. — Помолчал снова, не решаясь произнести самые важные слова. — Вам известно, где находится знаменитая воровка Сонька Золотая Ручка?

От подобного вопроса следователь даже откинулся назад, встряхнул головой.

— Гаврила Емельянович, что это с вами, любезный?.. Какие, однако, мысли теснят вашу светлую голову!

— Мысли самые насущные, Егор Никитич, — усмехнулся тот. — Вся полиция Санкт-Петербурга ищет воровку, а она, оказывается, совсем недалеко. Рядышком!

— Рядышком?

— Не просто рядышком, а даже под крылышком.

— Под каким крылышком?

— Под высокочиновничьим, дорогой Егор Никитич!

Гришин ровным счетом ничего не понимал. Поднялся, налил из графина воды, выпил, вернулся на место.

— Вам доктора не следует вызвать? — полушутливо спросил он.

— Следует. Но не мне. Возможно, даже вам. Если соизволите дослушать до конца.

— Попытаюсь. Излагайте, Гаврила Емельянович.

Он с усилием вытер ладонью большой скользкий лоб, с иезуитской улыбкой посмотрел на следователя.

— Вы наблюдали даму с молодой девицей, которую весьма трогательно опекает наш уважаемый Василий Николаевич?

— Наблюдал, и не однажды.

— И вам ничего не бросилось в глаза?

— Бросилось.

— Что именно?

— То, что господин полицмейстер слишком увлечен француженкой!

— Увлечен. Но не француженкой, а Сонькой Золотой Ручкой.

Гришин смотрел на директора как на сумасшедшего.

— Простите, Гаврила Емельянович, но вы повторяете бред, который нес ваш сумасшедший артист.

— Согласен, артист идиот. Но сведения, полученные им, требуют самого тщательного подхода. Гибель князя, какая-то французская родственница с дочкой, немедленный контакт с полицмейстером. Разве это вас не настораживает?

— Заметьте, и мадам, и мадемуазель весьма пришлись ко двору князя! — ехидно заметил Егор Никитич. — И дочь князя просто без ума от них!

— Именно. Именно, Егор Никитич, — развел ручками директор.

— Бред. Понимаете, идиотизм! — закричал возмущенный Гришин. — Знаменитая аферистка под ручку не с кем-нибудь, а с полицмейстером Санкт-Петербурга!.. Вы хоть представляете себе эту дикость?!

— Не дикость. Реальность.

Следователь вскочил, забегал по кабинету.

— Допустим!.. Предположим, что это так и есть!.. Страшный, кошмарный сон!.. И что? Вы предлагаете мне подойти к господину полицмейстеру и вдруг заявить: ваша дама сердца — это та самая знаменитая аферистка, которую вы ловите?!. Это вы предлагаете?

— Мне сложно давать вам совет, но на вашем месте я бы принял к сведению мои соображения.

— Хорошо, приму, учту, намотаю на ус, — успокоительно произнес Гришин, подошел к комоду, по-хозяйски налил две рюмки водки. — Давайте беречь нервы, Гаврила Емельянович. Все болячки от них, окаянных!

Выпили, улыбнулись друг другу.

— Госпожа Бессмертная когда выписывается из больницы? — спросил следователь.

— Завтра. А через три дня дает первый спектакль.

— Отлично. Нынче я проведаю мадемуазель. Для успокоения наших с вами душ.

Били в пыточной Кабана умело и беспощадно, чтобы все кровоподтеки и синяки уходили в тело, а не на лицо. Затем подвешивали за руки под потолок, привязав к ногам по пудовой гире.

Вор стонал и кричал, молил пощады и терял сознание.

Полицейский чин, молоденький и щеголеватый, с непонятным удовлетворением смотрел на пытки, ковырялся в зубах палочкой, самодовольно поглядывал на младшего полицейского чина Феклистова у двери, укоризненно качал головой.

— Не желаешь, Ваня, работать с нами. Никак не желаешь.

Вор стонал, с трудом понимая, что ему говорят.

— Ведь очевидно, что видел кого-нибудь из своей кодлы. Видел, а признаваться не хочешь. Нехорошо, Ваня. Вот за свою несговорчивость теперь и страдаешь. Они на воле водку пьянствуют да девок щупают, а ты тут страсти Христовы терпишь. Терпи, раз сам выбрал такую судьбу.

Палачи прибавили еще вес на ногах, Кабан дико закричал и потерял сознание.

Полицмейстер Агеев Василий Николаевич сидел в роскошном кабинете за своим рабочим столом, листал толстую папку с материалами о Соньке Золотой Ручке, изучал доносы, рапорты, протоколы допросов, ранние снимки воровки.

Дотянулся до колокольчика, позвонил.

В кабинет тут же вошел помощник, вышколенно вытянулся, прижав руки к бокам.

— Слушаю, ваше высокопревосходительство!

— Ну-ка, любезный, наведи справки о двух француженках, остановившихся в «Европе».

— Извольте, Василий Николаевич, назвать имена дам.

Агеев черкнул на бумаге: «Матильда и Мари Дюпон», протянул листок помощнику.

— Постарайся проделать это в самое ближайшее время.

— Будет исполнено, ваше высокопревосходительство!

Табба была крайне удивлена, когда в сопровождении полицейского в палату вошел следователь Гришин с цветами и тонкой папочкой в руках.

Катенька, настороженная и испуганная, приняла букет, по знаку следователя покинула палату, а он подошел к приме, галантно поцеловал руку.

— Как здоровье, сударыня?

— Спасибо, хорошо.

— Знаю, что завтра вас выписывают, поэтому счел возможным навестить вас здесь, а не в вертепе по имени театр.

— Как мудрено вы выражаетесь, — улыбнулась прима, не сводя с Гришина настороженного взгляда.

— Это от бескультурья! — развел руками тот. — Куда нам, баклажанам, как нас обзывают, до вашей изысканной богемы?!

Табба пропустила реплику незваного посетителя, не сводила с него вопросительного взгляда.

— Понимаю, — кивнул Гришин. — Лежать надоело, а тут еще некий тип с сюрпризом. — Он принялся развязывать тесемки папочки, желая что-то извлечь оттуда. — Перейдем сразу к делу, сударыня. — Вынул из папки фотографию, показал Таббе. — Вам знакома эта дама?

Девушка не ответила, продолжала смотреть на снимок.

— Знакома или нет?

— Да, знакома.

— Где вы ее видели?.. С кем?

— Видела с господином полицмейстером. В театре и здесь.

— Она была одна?

— Нет. С двумя девочками.

— С двумя?.. Кто же они?

— Я не особенно вникала. Одна подарила мне медальон, — прима показала подарок. — Вторая… вторая, кажется, француженка.