Сонька. Продолжение легенды - Виктор Мережко Страница 55

Пролетка на всех рысях понеслась прочь.

Шпик, сопровождаемый пьяным артистом, все-таки умудрился выбраться на улицу, увидел уносящийся экипаж, в злобной беспомощности заметался по улице.

— Черт, упустил!.. Уехал! — И тут уже сам вцепился в валявшегося на земле Изюмова. — В участок! Немедленно в участок! Сейчас вы ответите по полной!

Офицерский полицейский чин, проводивший дознание, чиркал что-то в бумагах, бросая внимательные взгляды в сторону задержанного. Изюмов несколько пришел в себя, поэтому хмуро и с удивлением переводил глаза с полицейского на нахохлившегося на табуретке шпика.

— Должен предупредить о том, — произнес он, еле ворочая языком, — что являюсь лицом неприкосновенным, так как имею особое поручение от департамента полиции.

— Поэтому набросились на тайного сотрудника и помешали ему работать? — усмехнулся полицейский.

— Они тоже мешали мне… работать.

— Сейчас все и объясните. — Полицейский отложил ручку, посмотрел на артиста. — Что послужило причиной рукоприкладства по отношению к данному господину?

— Он мне мешал.

— В чем?

Артист замолчал, демонстративно отвернувшись к стене.

— Я к вам обращаюсь, господин Изюмов.

Тот продолжал молчать.

— Господин Изюмов, вы испытываете мое терпение.

— Прошу немедленно пригласить сюда господина Гришина, — наконец изрек тот, продолжая смотреть в стену.

— Господина следователя?

— Именно.

— И что вы желаете конфиденциально ему поведать?

— Это он поведает вам, что я есть за персона!.. И вы не только выпустите меня, но и попросите прощения!.. Оба!

Шпик и полицейский переглянулись, усмехнулись. Изюмов заметил это, с неожиданной агрессией заговорил путано и непонятно:

— Сонька Золотая Ручка… воровка… а у нее дочка!.. Прима нашего театра!.. Вместе с господином полицмейстером навестили в больнице… И хоть бы кто-нибудь подумал. А подумать есть тут о чем!.. О-го-о! Потому как скандал и прочее!.. Огромный скандал, вплоть до погон!.. А кому это нужно?.. Никому, господа!.. Поэтому прошу немедленно освободить и сообщить о сказанном господину следователю!

— Белая горячка, — заключил полицейский и позвонил в колокольчик. Когда в кабинет заглянули два дюжих полицейских, он распорядился: — В холодную!

Полицейские подхватили артиста под руки и потащили к выходу. Он упирался, кричал, отбивался, но силы были очевидно не равны.

Вор Кабан который день совершал свой ежедневный «променад» по самым шумным улицам Петербурга в надежде натолкнуться на кого-нибудь из воров или, не приведи господи, на Соньку.

Сегодня ему повезло. Только он вышел на Невский, сильно прихрамывая и волоча правую ногу, и прошел всего лишь от Екатерининского канала до Думы, как вдруг увидел шествующего навстречу вора Артура — как всегда элегантного, с тростью, в длинном пальто.

Артур тоже увидел Кабана и даже обрадованно двинулся навстречу, но товарищ неожиданно округлил глаза и повел головой назад.

Там, шагах в ста от него, неспешно шагали два филера, по виду беспечные, по цепким взглядам — внимательные, отслеживающие.

Артур прошел мимо Кабана и филеров, на всякий случай оглянулся, и в этот момент Кабан оглянулся тоже.

Наместники Мамая в Питере, воры Артур, Улюкай, Резаный и Безносый, проводили «качку» на дальней хате, в пригороде, и вели доверительный, трудный базар о том, что Кабана рикишнули и теперь только сам бог, если он, конечно не фраер, знает, как дальше поведет себя задымленный, если его как следует прессонет легавка.

— Не должен Кабан зашухерить, как бы его ни ломали, — предположил наивный Улюкай. — Вор все-таки. Товарищ…

— Товарищ… — усмехнулся Безносый. — Это смотря как будут ломать. Ежли пальцы станут менять местами, может такое запеть, что даже нам тут не усидеть.

— А вот зачем они его выгуливают по Невскому? — спросил Резаный.

— Как зачем? — удивился Артур. — Чтоб упасть на кого-нибудь из нас.

— Мы-то для них рыбешка — что корюшка на Ладоге, — пожал плечами Резаный. — Для них главная — Сонька.

— Как они ее могут выследить, если даже мы, воры, ничего о ней не знаем?! — удивился Улюкай.

— И хорошо, что не знаем, — усмехнулся Артур. — Напоролась бы на Кабана — и ручки в браслетах.

— Они долго Кабана водить не станут, — сказал Безносый. — Надоест… Станут головы ломать над чем-нибудь другим. И обязательно придумают.

— Что, к примеру? — удивленно посмотрел на него Улюкай.

— А пес их знает. Они хоть и дубаки, но вертожопые.

— Жалко Кабана, — усмехнулся Резаный. — Ему лучше сейчас курносую принять, чем вот так по Невскому шастать. Все одно они его не отпустят.

— Может, заглушить его? — вдруг предложил Артур. — Для его и нашего спокойствия?

От такого предложения все вдруг оцепенели, и Резаный негромко промолвил:

— Шуткуешь, Артур, или кумпол совсем поехал?

— Не шуткую и кумпол не поехал, — серьезно ответил тот. — Кабан хоть, считай, уже зажмуренный, а все одно вреда принести еще может.

— Это даже не по-скотски, — заметил Улюкай. — По-звериному.

— По-звериному будет, когда каждого из нас будут подвешивать за ребра!

— Ну и чего мы добьемся, если загасим его? — не сразу спросил Резаный.

— Сам пораскинь мозгами.

— Я тебя спрашиваю.

— Меня?.. — Артур оглядел притихшую напряженную компанию, уселся поустойчивее. — Ладно, слушайте… Первое. Облегчим ему остаток дней. Второе. Отведем от нас возможную беду. И третье. Сонька… Снегири кинутся разбираться с мокротой, а воровка, если она отсиживается в Питере, сообразит и нырнет куда-нибудь. Если мы зевнем ее, Мамай этого не простит. Сгноит каждого.

Было тихо, все молчали, усваивая доводы Артура, наконец подал голос Улюкай:

— Ну и кто пойдет на мокрое против нашего товарища?

— Сейчас узнаем.

Воры напряженно следили, как Артур взял лист бумаги, разорвал его на четыре части, на одной поставил карандашом жирный крест и опустил все листочки в свой цилиндр.

— Берите.

Воры с опаской по очереди стали засовывать руки в цилиндр, доставать рваные куски бумаги.

— Так и знал, — произнес Улюкай, вытирая взмокший лоб. — Ежли что-то дурное, то обязательно на меня. — Сунул листок в карман, посмотрел на Артура. — И как все это будет проходить?

— Вот над этим мы сейчас и подумаем, — кивнул Артур.

Следователь Гришин сидел в кабинете директора оперетты, наблюдал за Гаврилой Емельяновичем спокойно и даже с некоторым интересом.