Третье откровение - Ральф Макинерни Страница 56

Монреаль находился близко и в то же время достаточно далеко, и Анатолий расслабился, чувствуя, что на этот раз ему удалось перехитрить противника.

В момент, когда в Риме Трэгер подошел к столику, заметив, как казалось Анатолию, его мастерскую слежку, дело едва не приняло очень крутой оборот. Странно, как дружелюбно общались они между собой, ностальгируя по временам самозабвенной вражды. Анатолия так и подмывало поведать Трэгеру о годах озлобленности на жизнь, проведенных на юге, в основном в Одессе и частично в Ялте. Он побывал в мемориальном доме Чехова, ставшем в последние годы объектом паломничества. В Советском Союзе писателя чтили, вышло новое полное собрание сочинений, включавшее переписку. Замечательные путевые заметки, посвященные поездке на сахалинскую каторгу, коммунистическая партия использовала как еще один аргумент против царского режима. Как будто в Сибири что-то изменилось в годы советской власти, которые считались теперь черными страницами в истории России. Но чего Анатолий так и не смог понять, так это отношения Чехова к православной церкви.

Официальная позиция гласила, что Чехов был как минимум сомневающимся, если не убежденным атеистом, однако в это едва ли верили те, кто хорошо изучил его наследие. И вот теперь отпала политическая необходимость в подобном подходе. Но что предложили взамен? Ничто в творчестве Чехова, особенно его восторженное отношение к монастырям и поздний рассказ «Архиерей», не подкрепляло позицию партии. Ну и что с того, что Чехов редко ходил в церковь, что с того, что он не соблюдал посты: этот человек страдал тяжелой болезнью, медленно умирал от чахотки. «Монах Антон», — говорил сам про себя Чехов в последние годы жизни в Ялте. Вот Толстой — совершенно другое дело, он просто обезумел. Истинную веру можно найти только среди крестьян. Чехов как врач достаточно общался с ними и, вероятно, лучше понимал их мысли.

Анатолию пришлось работать в Риме, и он с ужасом и восторгом читал Солженицына, когда того запретили в России, и ненавидел писателя за то, что он дал в руки врагам своей родины столь мощное оружие. Что ж, глупец перебрался на Запад, где его постигло полное разочарование. А он-то думал, что попал в Царство Христово. И вот теперь Солженицын вернулся в Россию, к заслуженному забвению.

От сна Анатолия пробудил переворот в Кремле, когда этот деятельный болван Горбачев разрушил систему, которой был обязан всем. Разумеется, в свое прежнее ведомство Анатолий не вернулся. Он предпочел стать вольным стрелком, но со связями в официальных структурах. У Трэгера был Дортмунд, у Анатолия был Лев Паков. Именно Паков предложил организовать похищение Дортмунда. Он предоставил отчет о работе Трэгера в ЦРУ, который и скормил средствам массовой информации для нейтрализации противника. Теперь, если Трэгеру вздумается вынырнуть где-нибудь на поверхность, он окажется по уши в дерьме.

Указав на Трэгера как на человека, расправившегося со священником из Рима, Анатолий открыл для себя новую возможность.

Паков нетерпеливо выслушал рассказ Анатолия о смертях в Ватикане.

— Мы не имеем к этому никакого отношения, — сказал он.

— Нет, имеем.

Если глаза — зеркало души, то у Пакова души не было. Когда этот человек в последний раз выражал хоть какие-то чувства? Вероятно, когда в последний раз их испытывал. Многие мужчины по моде брили голову наголо, чтобы добиться эффекта, который Пакову дался естественно. Трудно было представить, что на этом блестящем шаре когда-либо росли волосы.

— Ты?

— Да.

Анатолий не ждал награды вроде ордена Ленина, но Паков мог бы и похвалить его за дерзкую и стремительную операцию.

— С какой целью?