Дневник его любовницы, или Дети лета - Карина Тихонова Страница 55

Пошел на кухню, открыл холодильник и оглядел полки, забитые продуктами. Есть не хотелось. Я мысленно отметил, что ничего не ел с самого утра и немного удивился отсутствию аппетита. Этой болезнью я никогда раньше не страдал. Впрочем, возможно аппетит пропал из-за внезапного стресса, свалившегося на мою голову.

Я налил себе в стакан немного апельсинового сока. Почему-то мне все время мучительно хотелось пить, сам не знаю, почему.

Итак, я забрал стакан и отправился в кабинет. Стоять под дверью и прислушиваться к происходящему в комнате я не стал. Сразу распахнул створку и вошел в комнату, уверенно, как и подобает хозяину.

Комната была полутемной, пустой и неуютной. За приоткрытым окном моросил мелкий дождь, подоконник залило водой.

Я включил торшер, принес из кухни тряпку, тщательно вытер подоконник и пол под ним. Вернул тряпку на место, вымыл руки. Я отмечал каждый сделанный мною шаг с тайным удовлетворением, словно сдавал экзамен на вменяемость. Пока все шло нормально, никаких странных поступков я не совершал. Интересно, долго ли я смогу себя контролировать?

Я не стал обдумывать этот вопрос. Принес из кладовой дрова, уложил их в камин и разжег огонь. Уселся в кресло, подвинул его как можно ближе к огню. Сидел, наслаждаясь волнами тепла, идущими из глубины каменного очага.

Когда душа успокоилась окончательно, я поднялся со стула, подошел к столу и достал из ящика толстую тетрадь в кожаном переплете. Теперь я точно знал, что обязан ее прочесть. Именно обязан, и никак иначе.

Перед тем как вернуться назад, в кресло, я бросил короткий опасливый взгляд на небольшую фотографию, оставшуюся лежать на столе. И хотя я знал, что на ней увижу, сердце отчего-то испуганно замерло. Со старого снимка мне натянуто улыбался мой прадед, стоявший за спинкой пустого массивного стула.

Я осторожно подцепил картон двумя пальцами, словно дохлую мышь, найденную за шкафом, открыл ящик стола, в котором лежали остальные фотографии, и бросил в него снимок. Закрыл ящик и зачем-то повернул ключ, торчавший в замке. Черт знает, почему. Для большего душевного спокойствия.

После этого вернулся назад к камину, уселся в кресло, положил дневник прадеда на журнальный столик и взял в руки стакан с соком. Неторопливо выпил напиток, глядя в разгорающийся огонь. Я тянул время, как мог, но дольше тянуть не получалось.

— Готов? — спросил я себя. Я давно заметил, что начинаю разговаривать сам с собой вслух, но раньше меня это ничуть не тревожило. А сейчас я отчего-то испугался и поставил в памяти галочку: вслух самому с собой не разговаривать!

Говорю вам, я стал бояться своих неадекватных поступков!

Итак, я взял тетрадь в руки и с некоторым трепетом открыл ее на первой странице.

В правом верхнем углу стояла дата: «05.05.1905». Много пятерок.

Иначе говоря, прадед начал писать дневник незадолго до своей смерти. Кажется, он застрелился в последних числах августа.

Интересно… Даже очень интересно.

Я осторожно разгладил пожелтевшую страницу и начал читать, не без труда разбирая женственный бисерный почерк.

05.05.1905.

«Никогда не думал, что поддамся глупому искушению и начну вести дневник. Помню, как в лицее мы смеялись над Лавриком Беляевым, который имел дурную привычку записывать свои любовные стишки в отдельную тетрадку. Тем паче, что стихи его грешили незнанием поэтических азов и откровенным дурновкусием.

Впрочем, каждому свое!

Мне всегда казалась глупой и даже опасной привычка фиксировать свои тайные мысли. Может, оттого что я всегда был человеком не слишком откровенным. Даже в лицее меня звали «зазнайкой», хотя, видит бог, я никогда не считал себя лучше других. Мое внешнее высокомерие скорее проистекало из моей внутренней неуверенности в себе, которую я маскировал столь глупым образом.

Дети наблюдательны и одновременно с этим жестоки!

Впрочем, долой жалобы. Жизнь моя никогда не была осложнена подлинными трагедиями в духе греческих авторов. Наверное, именно поэтому я так долго не мог вырасти из детских штанишек.

В последнее время я стал часто задумываться над своими поступками. Я все время пытаюсь понять, отчего я поступил именно так, а не иначе. Например, отчего я женился только в тридцать пять лет, хотя и отец, и маменька давно желали видеть меня женатым человеком. Да и средства мои вполне позволяли содержать семью. С тридцати лет я был весьма обеспеченным человеком, будущее не внушало мне никакой тревоги. Книги мои имеют успех у читателей, гонорары неуклонно повышаются…

Отчего же я избегал перемен в жизни?

Сейчас я отчетливо понимаю, что, внешне став взрослым мужчиной, я продолжал внутренне оставаться подростком. В каждой встречной женщине я искал мать, а не жену. Наверное, именно поэтому из множества женщин я выбрал Лизу.

Лиза моя ровесница. Маменька была против нашего брака. Она приводила разумные доводы, говоря, что Лиза уже дважды побывала замужем, но так и не родила ни одного ребенка.

— Следовательно, — говорила маменька, — у вас не будет детей по ее вине.

Отец приводил другие резоны, которые я тоже находил вполне убедительными.

— Женщина должна быть младше мужа, — говорил мне отец. — Девушка — это благодатный материал, из которого можно вылепить такую жену, которую мужчина хочет видеть рядом. Лиза уже слишком стара, чтобы можно было ее изменить. К тому же, женщина быстрее мужчины теряет внешнюю привлекательность, и, стало быть, становится неинтересной своему мужу. Лиза все еще красивая женщина, но ее закат не за горами. А у тебя впереди время расцвета. Вы не сможете быть счастливы, отдавая себе в этом отчет.

Да, возможно, отец был прав. Так же, как была по-своему права маменька. Но я поступил так, как считал правильным, и совершенно уверен, что не ошибся».

Здесь первая запись заканчивалась. Я посмотрел в верхний правый угол и увидел вторую дату: «10.05.05».

Я немного отодвинул кресло от огня, ставшего слишком жарким, и продолжил чтение:

«День сегодня не задался. Работа не клеилась, и я решил съездить навестить Сашу Блока в Шахматово. Должен сказать, что Саша быстро становился в Петербурге законодателем поэтической моды. Его стихи, посвященные Незнакомке, имеют столь шумный успех у женщин, что почти не оставляют места другим поэтам на литературном небосклоне. Впрочем, нужно признать, что Саша невероятно талантлив. Его первые поэтические опыты, которые я видел в журналах, казались мне чрезмерно слащавыми. Зато его первая книга произвела на меня огромное впечатление. Появился Поэт. Поэт с большой буквы. Думаю, если Саша отринет от себя удушливый флер мистицизма, то станет настоящим последователем лучших традиций российской поэзии.

В Шахматово меня встретили приветливо. У Блоков гостил Дмитрий Иванович Менделеев с дочерью Любой. Ни для кого не секрет, что именно она вдохновила Сашу на создание образа Незнакомки из его поэтических снов. Я смотрел на Любовь Дмитриевну и думал: «Боже мой! До чего же слепцы все влюбленные!»