Не возжелай мне зла - Джулия Корбин Страница 55

— Ведь это ты поделилась со мной своим братом, понимаешь, Скарлетт? — говорила она. — Деклан все мне рассказал про тебя: как ты родилась, как ты все время улыбалась, как радовалась, когда он сажал тебя рядом на трактор.

Эйслинг то и дело обнимала меня, она вообще любила обниматься.

— Деклан души в тебе не чает, ты же знаешь.

Однажды Деклан сводил меня к сестре Мэри-Агнес и попросил позаниматься со мной после уроков. Эйслинг она приходилась тетушкой, а у нас в классе преподавала биологию. И та сразу согласилась.

— Ты ведь способная девочка, Скарлетт Оливия Нотон, — сказала она, усаживая меня в кресло. — Господь одарил тебя многим, не стоит растрачивать это попусту.

— Мне кажется, я больше не верю в Бога.

— Скарлетт Оливия Нотон! — воскликнула она, и рука ее сжала распятие на груди. — Как можно так говорить? Неужели мне придется побеседовать с твоими родителями?

— Нет, сестра. Не надо, сестра. Простите меня, сестра.

— Вот так-то лучше. Господь благ, Он верит в тебя, так что давай не будем больше говорить об этом.

Она потянулась к полке и стала снимать с нее книги, передо мной оказалась такая большая стопка, что и не унести.

— Ты когда-нибудь видела, как кузнец делает медную кастрюлю?

— Зачем это мне, сестра?

— А я тебе объясню зачем, Скарлетт. Смотри. В правой руке у него молоток, он стучит им снаружи, а левой рукой придает форму изнутри, мягко, но настойчиво. Вот так и Бог будет лепить из тебя человека.

Через несколько дней сестра Мэри-Агнес перестала называть меня первым именем.

— Скарлетт — это не имя, это цвет.

Она стала звать меня Оливией, вторым именем, которое выбрал отец, потому что я родилась 10 июня, в день святой Оливии, которая считалась покровительницей музыки. Она жила в девятнадцатом веке, и у меня с ней ничего не было общего, но это имя мне нравилось больше, чем Скарлетт, а поскольку в последние десять лет между первым именем и фамилией я вписывала его, оно не воспринималось мной как чужое. Просто мне казалось, что я все та же я, но другая.

С Гейбом мы больше не встречались. Я узнала, что тот фермер все-таки схватил его, и очень беспокоилась. Наверное, думала я, его поймали, потому что он искал меня и не успел убежать. Его обвинили в умышленном причинении ущерба чужому имуществу — мальчишки вытащили на лед две лодки этого фермера, лед не выдержал их тяжести и провалился, и обе лодки утонули. Думаю, это случилось еще до того, как там оказался Гейб, но он все взял на себя. Я переживала, что его посадят в тюрьму и он подумает, будто я его бросила, но не осмелилась нарушить обещание, данное Деклану. Однако через несколько месяцев до меня дошел слух, что Гейба осудили условно и он уехал к дядюшке в Корк, чтобы спокойно закончить школу.

Окажись на моем месте мать, обожавшая драмы, она бы себя, бедняжку, очень жалела и, обмотавшись шалью, подолгу стояла бы на краю скалы и смотрела вниз, но я была не такая и понимала, что я обыкновенная девчонка и в истории этой нет ничего сверхъестественного, просто я немного сбилась с пути истинного. Особым умом я не отличалась, зато обладала чуть ли не фотографической памятью, а сестра Мэри-Агнес уж позаботилась о том, чтобы я запомнила побольше материала. Впрочем, очень скоро ее услуги не понадобились, просто мне самой понравилось учиться. А потом пришло письмо, где сообщалось, что меня приняли на медицинский факультет университета, и прежде всего я поделилась новостью с Декланом. Он прочитал письмо и долго потом сидел, уставившись на него, и улыбался так, словно исполнилась его самая заветная мечта в жизни, а я тут вовсе ни при чем. Отцу я рассказала, что меня приняли на медицинский факультет, когда он был в пабе. Он влез на стол и объявил всем своим дружкам, что его дочь далеко пойдет, что ее ждет блестящее будущее, и заказал всем выпивки. Матери я попросила ничего не говорить, так как знала, что на нее это не произведет впечатления. В последнее время мы с ней и так почти не виделись, и я не хотела, чтобы она явилась и снова стала трындеть, что я вечная неудачница и из меня все равно ничего не выйдет.

Перед моим отъездом Деклан и Эйслинг обвенчались в местной церкви. На ней было белое платье с юбкой до пола и с рюшами, а на голове венок из роз. Если бы меня спросили, что такое счастье, я бы рассказала про Деклана и Эйслинг; это поистине счастье — стоять, как они, на паперти церкви, взявшись за руки. В тот же вечер я села в автобус и уехала в Эдинбург искать свое счастье.