Кукла госпожи Барк - Хаджи-Мурат Мугуев Страница 54

Я всегда любил послушать, что говорят в толпе. Зайдя сбоку, останавливаюсь возле красноречивого эскулапа.

– Итак, дружок, болит голова, весь свет стал противен, да? – спрашивает хаким. – Ничего, ничего, я полечу тебя, и все пройдет.

Он снимает со своего живота ремешок и очень серьезно и внимательно несколько раз измеряет вдоль и поперек голову лежащего перед ним человека. Затем недовольно морщится, покачивает головой и, разводя руками, как бы про себя, говорит:

– Не сходится… разошлась на три пальца.

– Кто… разошлась? – переставая стонать, испуганно спрашивает больной.

– Голова, – очень серьезно отвечает «доктор», – вот здесь, в этом месте, – и он довольно усердно постукивает по левому виску пациента. – Ничего, с помощью Алия и моих знаний мы быстро успокоим ее и вернем косточки на свои места.

Он еще раз примеряет свой ремешок и вдруг начинает сильно трясти, тереть и массировать голову клиента.

– О-ох! – стонет тот.

– Ничего, потерпи немного, косточки еще сухие, сейчас их тронет благодатная свежесть мозга, – важно успокаивает «доктор», – и тогда станет легче.

Захватив в обе ладони виски больного, он с удивительной быстротой трет и массирует голову, успевая одновременно с этим похлопывать по затылку и проглаживать рукой позвонки.

– Ну, как? Легче? – спрашивает он.

Пациент, открыв рот и испуганно вращая глазами, что-то бормочет.

– Правильно, легче, – отвечает за него хаким и вдруг неожиданно сгибает набок голову больного и, делая еще несколько движений, усиленно массирует ему темя и виски. Пальцы шарлатана бегают по голове пациента, ладони гладят кожу, а вкрадчивый и баюкающий говорок журчит не переставая:

– Ну, что? Проходит боль? Ну, конечно, это ведь старая арабская наука, не то что ножи и порошки ференги [24], – переставая, наконец, трясти голову больного, говорит врач. Тот тупо смотрит на него.

– Сейчас проверим лечение, – говорит пройдоха и вновь тем же ремешком меряет в прежних направлениях голову. – А-а, так, так, правильно, – докторски уверенным тоном говорит он, – сошлась. Все косточки на месте. А теперь, дружок, прими вот эту пилюлю во имя пророка, плати деньги и ступай. Ты уже здоров, как богатырь Рустам.

Пациент поднимается. Массаж головы, усиленная циркуляция крови и пилюля, обыкновеннейшая пилюля от головной боли, купленная предприимчивым хакимом в аптеке, излечили его. Может быть через полчаса у него снова заболит голова, но сейчас, оглушенный толчками, массажем, быстрыми поворотами головы, щипками и рывками «доктора», убаюканный вкрадчивыми уверениями о полном исцелении, он и вправду чувствует себя лучше. Он платит деньги и медленно исчезает в толпе. Зеваки и любопытные еще ближе придвигаются к гордому своей удачей хакиму.

Так как «отец всех докторов» лечит от любых болезней, то у него, конечно, имеется несколько подставных «больных», которых он излечивает от самых невообразимых недугов и которые, не скупясь на похвалы, громко благодарят его за избавление от волчанки, сифилиса, чахотки и других болезней. На толпу весь этот балаган производит немалое впечатление, и дела хакима идут неплохо.

Я подхожу к довольному удачей «доктору» и заговариваю с ним. Несколько секунд он тревожно смотрит на меня, затем спрашивает:

– Вы, сагиб, инглизи или американи?

– Нет, русский, – отвечаю я.

– Урус, совет… – удовлетворенно подхватывают окружающие. Лицо хакима светлеет, он обрадованно кланяется и по-русски бормочет:

– Издрасти!.. Издрасти, русский харашо!..

Толпа с удовольствием глядит на нас. Ей приятно, что хаким свободно разговаривает с чужим человеком на его языке.

Я люблю простой иранский народ. Мне давно известна его симпатия и тяга к России. Тысячи иранцев до революции уходили на заработки в Баку, Астрахань, Ленкорань, Закавказье и на Кавказ. Эти неутомимые труженики, возвращаясь обратно в Иран, уносили с собой теплые искренние воспоминания о русском народе, с которым они были связаны общим трудом и интересами.

Бродя в толпе на площадях и базарах Тегерана, я внимательно прислушивался к разговорам, к высказываниям, отдельным репликам иранцев, щедро пересыпающих свою речь цитатами из Саади, Гафиза, Омара Хайяма, мудрыми народными поговорками.

Я всегда находил что-то новое и полезное в беседах с простыми людьми Ирана, будь то сакао (водонос), кузнец, чарвадар (проводник каравана), сарбаз (солдат) или обыкновенный городской ремесленник, и поэтому я с удовольствием заговариваю с хакимом.

Видя, что все его познания в русском языке исчерпаны, я произношу по-ирански:

– Любезнейший доктор! Мне очень понравился ваш способ лечения. Вы так быстро избавили больного от болезни…

«Доктор» хитро и недоверчиво улыбается.

– Это от аллаха, сагиб. Мои познания и опыт, конечно, тоже имели значение, – скромно говорит он.

– Аллах аллахом, но без точных знаний никто не излечит недуга, – говорю я, и вижу, как хаким кивает головой, горделиво озирая толпу. – Не смогли бы вы посетить меня вечером? Я охотно послушал бы вас, меня очень заинтересовали ваши методы лечения.

Хаким минуту размышляет, потом любезно справляется об адресе, записывая его на клочке бумаги. Я не успеваю еще отойти в сторону, как слышу его слегка приглушенный голос:

– Это мой знакомый доктор, он кое-что знает в медицине, – небрежно говорит хаким, – но вообще он – олух и осел, не умеет лечить и вот просит, чтобы я зашел к нему, посоветовал в одном важном вопросе. Придется помочь.

Авторитет хакима растет, так как толпа видела сама, что я пригласил лекаря к себе.

Вечером хаким пришел. Сначала не совсем доверчиво и настороженно он, извиняясь и кланяясь, присматривается ко мне, но затем, убедившись, что я не намерен смеяться над ним, рассказывает о методах своего лечения.

За стаканом чая с добрым исфаганским вином я спрашиваю его:

– Как вас зовут?

– Хаким Аббас, с вашего позволения, ага, – учтиво говорит он. Сидя за моим столом, хаким Аббас уже не тот важный и самоуверенный «отец докторов», каким был сегодня на базаре. Теперь он посмеивается над своими пациентами, называет их дураками, но свою медицинскую арабскую науку отстаивает крепко, ссылаясь на Гиппократа и Абу-Сена [25].

– Вот вы, уважаемый сагиб, да буду я вашей жертвой, улыбаетесь, слушая меня, а ведь и Абу-Сена и Афлотун [26], и отец всех хакимов – Пократ [27]сказали, что всякое тело состоит из четырех стихий – воздуха, воды, земли и огня. Ведь не станете же вы отрицать мудрость этих учителей? – спрашивает хаким, плутовато поглядывая на меня.